Том 2. Дни и ночи. Рассказы. Пьесы - Константин Михайлович Симонов

Мачек. Как раз вы этого не можете знать.

Божена. Да я это слышала от других.

Мачек. Ручаюсь, что за всю нашу жизнь вы ни разу не упрекнете меня в скупости. Вы! А остальные вас не касаются.

Божена. А вы думаете, эта «наша жизнь» – она будет?

Мачек. Да. Будет. И как раз поэтому я пришел. Мне надоело ждать. Сегодня же, здесь вы скажете мне «да»! И тогда это будет.

Божена. Я сама эти два дня хотела поговорить с вами. Я почти решила быть благоразумной. Но нельзя мне сказать вам все это завтра?

Мачек. Нет, сегодня. Не улыбайтесь. Я достаточно умен, чтобы все видеть и понимать. И, однако, вы будете моей женой. Вам не восемнадцать. Вам двадцать шесть. Вы не меньше меня любите хорошую жизнь… Вы не любите меня, но отдаете мне должное. Мне надоело безответно говорить вам, что я вас люблю. Но вы мне нравитесь. И при той жизни, которую вам дам я, вы будете хороши до пятидесяти. Без меня вы состаритесь в тридцать пять. Это слишком скоро, вы не захотите этого. Все, что сейчас, – пройдет. Я останусь. Вы должны сегодня же сказать мне «да»!

Божена. Но если это слово «да» застревает у меня в горле? И вы сами виноваты в этом.

Мачек. Почему?

Божена. С тех пор, как я ударила тогда немца, а вы стояли рядом, руки по швам, мне все время хочется ударить еще и вас.

Пауза.

И я ничего не могу с собой сделать. Ничего…

Мачек (беря ее за руки, мягко). Ничего. Это забудется. Это все в прошлом. Вы забудете это. Я ручаюсь вам. Стряхните с себя это и скажите мне «да». Да?

Громкий стук в дверь.

Божена. Да, войдите.

На пороге появляется Джокич, высокий, худой старик, без шапки, с палкой. Делает два неуверенных шага.

Джокич. Мне нужен Богуслав Тихий. Я был у него в доме. Меня привели сюда и сказали, что он здесь.

Божена (подходя). Да, он здесь. Дайте руку. Еще шаг. Садитесь. Я позову его. (Поднимается на несколько ступенек.) Пан Тихий! Пан Тихий!

Тихий. Идем! (Спускается вместе с Петровым.)

Божена. К вам пришли.

Тихий. Кто?

Джокич. Я.

Тихий медленно подходит к нему.

Ты, кажется, растолстел, Богуслав, – у тебя одышка.

Тихий. Подождите… Подождите… Кто?

Джокич. Я, Джокич. Дай мне руку.

Тихий протягивает ему руку. Они стоят друг против друга,

Тихий. Подожди, подожди… ты же не был тогда старше меня… Тогда, в Мадриде…

Джокич. Я и сейчас не старше тебя.

Тихий. Нет, подожди. Ты был моложе меня на семь лет.

Джокич. Я и сейчас моложе тебя на семь лет. Мне тридцать восемь.

Тихий. Нет, этого не может быть, это какое-то сумасшествие. Что с тобой сделали?

Джокич. Это длинная немецкая история. Потом… Я рад, что нашел тебя. Помнишь, ты дал мне адрес?

Тихий. У тебя всегда была замечательная память. (Петрову.) Мы в бригаде звали его «Записной книжкой».

Джокич. А с тех пор как я ослеп, я и вовсе ничего не забываю. Я иду из лагеря домой в Черногорию. Отдохну у тебя три дня и пойду дальше. Дай мне умыться. Пойдем к тебе.

Тихий. Пойдем.

Божена. Пан Тихий, пусть ваш друг примет ванну здесь. Вы забыли, что у вас нет горячей воды. Принесите ему переодеться. А я приготовлю ванну.

Джокич. Спасибо. Богуслав, познакомь меня.

Тихий (подводит к нему Божену). Это пани Божена.

Джокич (держа ее руку, вспоминая). В Каса-дель-Кампо, ночью, в окопах, в ноябре… был дождь… твоя соседка… девушка белокурая… с зелеными глазами… Ты читал мне про нее стихи, где ты жалел, что она слишком молода для того, чтобы ты смел влюбиться в нее.

Божена. А сейчас я уже слишком стара.

Джокич. Неправда! У вас молодая рука. (Отпускает ее руку.) Кто еще в комнате?

Тихий. Пан Мачек.

Джокич (пожимая руку Мачеку). Славко Джокич.

Тихий. Полковник Петров.

Джокич (держа руку Петрова). Русский? У вас сильная рука. Вы молодой?

Петров. Мне тридцать восемь.

Джокич. Как мне…

Тихий. И, как мы, он тоже был в Мадриде.

Джокич. Когда?

Тихий. В тридцать седьмом,

Джокич. Мы были и позже.

Петров. Я тоже был до конца. Только уже не в Мадриде.

Джокич. А где?

Петров. Везде понемножку. Тогда моя специальность была – мосты.

Джокич. Я вас понял. Да?

Петров. Да.

Тихий. Так я пойду тебе за одеждой. Пани Божена!

Божена. Да, да, иду. (Выходит.)

Тихий идет вслед за Боженой.

Джокич. Вспоминаете Испанию?

Петров. Да.

Джокич. И я. Там я выпустил свою первую пулю по фашистам.

Петров. Я тоже.

Джокич. Это не забывается. Как юность.

Пауза.

Сколько мне на вид?

Петров. По-солдатски, правду?

Джокич. Конечно. Зеркало мне уже никогда не скажет правду. Значит, правду должны говорить люди.

Петров. Шестьдесят.

Мачек. Вы давно не брились. И, вероятно, устали.

Джокич. Дайте руку.

Мачек подает ему руку и через секунду вскрикивает.

(Отпускает его руку.) Простите. (Петрову.) Нет, мы еще не устали. Верно, товарищ полковник? Не устали. Хотя иногда, по правде сказать, дьявольски тянет домой, в Черногорию.

Петров. Я один раз летал к вам в Черногорию. У вас хороший народ, маленький, но неукротимый.

Джокич. А почему маленький? Маленьких народов нет. Есть народы, которые согласились считать себя маленькими. А мы не согласились. У нас, у черногорцев, даже есть такая поговорка: «Разве можно нас победить, когда нас да русских двести миллионов?»

Входит Божена.

Божена. Я все приготовила. Юлий, возьмите под руку и проводите.

Джокич. Спасибо, пани Божена. Богуслав обладает таким талантом рассказчика, что я почти вижу вас. (Выходит об руку с Мачеком.)

Божена. У него совсем молодой голос… Почему вы мне никогда не рассказывали, что были в Испании?

Петров. Не пришлось к слову.

Божена. У вас всегда – не пришлось к слову. Вы называете наш дом домом ваших друзей?

Петров. Да.

Божена. Почему же вы никогда, ни одним словом не обмолвились вашим друзьям о вашей жизни, о том, что…

Петров. О чем? Есть вещи, о которых лучше не говорить. Но вам, очевидно, кто-то сказал…

Божена. Да, мне…

Петров. Не надо, не говорите – кто. В таких случаях я сержусь, а это сейчас лишнее… Да. Вам сказали правду. Я многого лишился за эту войну и не знаю, приобрету ли когда-нибудь вновь хоть часть этого. По вашим представлениям, этого достаточно, чтобы чувствовать себя несчастным. Я уже