Селянин - Altupi

что маленькое окошечко над дверью тёмное, но всё же заглянул туда и, разочарованный, отошёл прочь. Постоял на середине двора, посмотрел на затянутое облаками небо, в узких прорехах которого сияли далёкие звёзды. Стараясь не шуметь, вышел на улицу, дотопал до дороги, гадая, не к банкирше ли отправился безотказный мальчик? Силуэт Ларискиного «Мокко» вырисовывался на фоне забора, на втором этаже коттеджа светилось окно.

Вздохнув от ревности, Кирилл пошёл назад, снова постоял во дворе, прислушиваясь. Решил дойти до огорода, проверить, мало ли какие дела потребовалось доделать Егору до сна? Во внутреннем дворе он что-то услышал, но не смог распознать, откуда именно, кто издал и что это вообще был за звук, тем более он прекратился и больше не повторялся.

Кирилл безрезультатно облазил огород, потом двор с печуркой для варки скоту, но Егора не нашёл и стал склоняться к прежней версии, что тот батрачит у Лариски, возобновляет потерянную статью доходов. Он решил проверить последнее место, участочек за домом с мангалом, где они клеили колёса, а потом идти домой.

Поглощённый гаданием, взял Егор с собой телефон или не взял, и будет ли правильным ему звонить, выяснять, где он, Кирилл вздрогнул, увидев нечто… Занятый мыслями мозг, уже настроившийся, что и здесь никого не встретит, принял замеченное тёмное, шевелящееся пятно за опасность. Но это был Егор. Он сидел на траве возле стола, подтянув ноги к груди, обнимая колени руками, положив на них голову, лицо скрывали ещё и густые, рассыпавшиеся водопадом волосы. В эту часть усадьбы не прорубили ни одного окна, однако зрение Кирилла адаптировалось к темноте, и, сообразив, кто перед ним, он теперь мог разглядеть Егора в деталях. Только не понимал, что он делает здесь в такой позе и зачем прячется.

Через мгновение понял: Егор всхлипнул, оторвал от коленей голову и вытер щёку, глаза и нос характерным движением!

Не замечал, что за ним наблюдают. Снова уронил голову, плечи его подрагивали.

Кирилл открыл рот в немом удивлении, а спустя секунду бросился к нему.

— Егор!

Крик огласил сонные окрестности, Егор вскинул голову, всматриваясь. Кирилл завалился на колени, схватил его ладони, но Рахманов тут же отдёрнул их, отвернулся, отполз. Однако Кирилл успел ощутить, какие влажные у него ладони, да и щёки блестели от стекающих крупных слёз, а веки, нос и губы припухли.

— Блять! — закричал Калякин, молотя по травяной подстилке кулаками. — Из-за меня? Ты плачешь из-за меня? Ну, прости! Прости! Не надо! Я дурак! Дурак! Нет мне прощения! Ты ведь знал, какой я! Я долбоёб, безмозглая скотина! Я не умею думать! Егор, я не хотел тебе навредить! Я хотел справедливости! Ты заслуживаешь справедливости! Хочешь, ударь меня, чтобы дурь вытрясти! На, бей! Сильно бей! — Кирилл на коленях переместился лицом к Егору, взял его руку и ткнул себе в морду. Селянин выдернул руку из его пальцев и снова повернулся спиной. Такое игнорирование обожгло Кирилла с головы до пят. Он тоже опустился на траву, боком к спине Егора, положил локти на колени.

— Ты больше не любишь меня? — спросил он намного тише. Ответа не последовало, Егор только шмыгнул носом и утёр лицо. — Значит, не любишь. Я и сам себя уже не люблю. Полез к твоему отцу, хотя ты меня просил… Да ещё он сюда приедет… Ладно, я тебя понимаю. Но я не со зла, честно. Я не знал, что так выйдет. Мишаня меня выгнал, а про деньги они только сегодня утром договорились. Я люблю тебя, но от меня одни проблемы. Не надо плакать из-за меня, я этого недостоин.

Кирилл сорвал травинку, сунул в рот. На душе было погано. Егор сзади вытирался, но слёзы, видимо, текли и текли. Странно было наблюдать его расклеившимся, слабым, он же всегда являлся эталоном сильного мужчины, выдержанного, стойкого.

— Кир… — произнёс Егор и замолчал, опять отвернулся. Калякин уже изучил его, знал, что он так собирается с мыслями для длинной речи, не торопил, считал кукование кукушки. На голые ноги и другие части тела покушались комары, задница отсохла сидеть на твёрдой земле, голод подступал всё ближе, но он сидел и терпеливо ждал.

— Кир, — наконец вымолвил Егор и повернулся, они оказались бок о бок, — это не из-за тебя. И не из-за… отца. Мне… я… я просто… разуверился, что это когда-то произойдёт… Я про операцию. Я… Я вытерплю всё, Кир: отца, больницы, перелёты, косые взгляды, пересуды… Я тоже боюсь, но я вытерплю. Я больше боялся, что мамка не согласится.

— Она согласилась.

— Да, спасибо тебе. — Егор немного помолчал. — А ещё больше я боялся, что никогда не соберу денег или что будет уже поздно. Спасибо тебе и за это.

— Я ничего не сделал.

— Сделал, Кир. Очень многое. Чего не сделал я. Я сам давно мог пойти к отцу и потребовать помощи, но моя гордость…

— Брось, он бы тебя даже слушать не стал. Не обижайся, Егор, но у тебя не тот характер, чтобы требовать. Прокурором ты, наверно, будешь хорошим, но сейчас перед Мишаней ты бесправен. Он и меня с моей наглостью в два счёта выставил, а испугался только того, что я депутатский сынок. Хотя и мой папаша вовсе не на моей стороне. Просто у него свой интерес есть. Забудь об этом, я знаю, что ты справишься.

— Всё равно спасибо тебе. Если бы не ты… Я поверить не могу, что операция станет реальностью.

— Должна стать, — пообещал Кирилл и сразу заговорил хитрым тоном: — Значит, я теперь не позор нашего поколения?

Егор издал смешок, веселея на глазах:

— Хватит тебе! Ты уже давно не позор нашего поколения!

— Ах вот как! Признаёшь это? — Кирилл вскочил перед ним на колени и неловко в такой неуклюжей позе обнял. От волос и одежды пахло коровником, и это был запах настоящего мужчины, несущего ответственность за свою семью.

— Признаю. Ты как два разных человека. Будто и не ты в самом начале в нашу деревню приехал… А тебя я… люблю.

— Я тоже тебя люблю… обожаю! — Кирилл обнял его лицо ладонями и заглянул в глаза, а через мгновение, пока они не затянули в свой колдовской омут, прикрыл веки и приник к губам. Целовал долго и страстно, упиваясь солёным от высохших слёз вкусом. Правая рука тем временем пролезла под резинку трусов и трико