Превратности судьбы, или Полная самых фантастических приключений жизнь великолепного Пьера Огюстена Карона де Бомарше - Валерий Есенков

Они идут строем, пока что спокойно и важно. На этот раз первыми движутся представители нации, адвокаты, торговцы, предприниматели, артисты, художники, литераторы, шестьсот человек, в белых галстуках, в строгих черных костюмах, в черных шляпах с опущенными полями, которые им велено приподнять, и они приподнимают, чуть-чуть. За ними депутаты дворяне, в расшитых золотом бархатных ярких камзолах, с кружевными воротниками, в лихо заломленных шляпах с плюмажами. После них приходит очередь архиепископов, епископов и рядовых священнослужителей, в красных и фиолетовых рясах, в епитрахилях и стихарях. Замыкают шествие почему-то в этот день веселый и бодрый король, королева и двор, в самых новых, самых блестящих парадных одеждах. Всего приблизительно полторы тысячи человек. И каждое сословие, каждого сколько-нибудь известного человека и короля приветствует стоящий, сидящий, висящий народ. Но только не королеву. Как только толпа видит её, она глумливо приветствует герцога Орлеанского. Это уже приговор. Ей уже никто и никогда не простит её безумного мотовства, приведшего Францию к катастрофе.

Наконец пятого мая открываются Генеральные штаты. Король приготовил для них помещение. Нет, не дворец. Всего лишь Зал для малых забав, или не сознавая намека, или сознательно намекая, как несерьезно он смотрит на это вынужденное сборище ненужных людей. Зал обширен, но далеко не роскошен. Очень похож на сарай. Его спешно благоустраивают. Для трона, двора и членов королевской семьи сколачивают помост. Прямо перед помостом отводят места для представителей нации, а ближе к сердцу, слева и справа, места для двух первых, привилегированных, высших сословий. По верху зала идут галереи, где могут сидеть и стоять до двух тысяч гостей, придворные дамы в шелках, бриллиантах и перьях, иностранные дипломаты в расшитых мундирах при всех орденах и кое-кто из богатых людей. Стены зала прикрыты драпировками не совсем удачного темно-красного цвета, слишком густо расшитыми белыми королевскими лилиями.

Рассаживаются и ждут, что скажет король. Король действительно говорит, недолго, но путано. Он не подтверждает своих обещаний, которые вынужден был дать зимой. Он вообще не дает никаких обещаний, хотя именно обещаний, этого залога согласия, ждут от него. Он не предлагает программы, не указывает депутатом, что должны они делать, каких решений он от них ждет. В решающий час, когда он должен овладеть умами, сковать волю этих людей и направить их помыслы на благо короля и отечества, он говорит ни о чем.

Депутаты сидят, точно окаченные холодной водой. Не то, не то они хотели услышать от своего короля. Все-таки продолжают ждать. Должно быть, четкая программа будет изложена хранителем печати и министром финансов, в конце концов серьезные речи не в обычае короля.

В самом деле, выступает хранитель печати. Что-то плетет о финансах, о реформе суда, но какие финансы, какие реформы – именно этого никто не может понять. Ну что ж, в конце концов короля окружают случайные, заведомо бездарные люди. От них, кроме вздора, нечего ждать.

А вот начинает Неккер. Великий Неккер. Банкир. Финансист. Этот должен выложить всё как на ладони. И Неккер говорит. Устает. Его приготовленную речь продолжает читать секретарь. Произносится и читается речь три часа. У слушателей глаза лезут на лоб. И в ней ничего! Финансы, говорит, не совсем в плохом состоянии. Просит взаймы. Восемьдесят миллионов парижских ливров. Больше ничего невозможно понять.

Заключает король. Завтра господам депутатам предстоит проверить и подтвердить свои полномочия. Теперь он их отпускает.

И только на другой день представители нации узнают, где тут собака зарыта. Они являются в Зал для малых забав и не находят ни дворянства, ни духовенства. Диву даются. Выспрашивают. Справки наводят. Оказывается, что высшие-то сословия уже собрались, но собрались в иных, обособленных помещениях и уже приступили к подтверждению своих полномочий.

Нет, не к единству, не согласию со своими подданными стремится король. Он всё ещё жаждет неприкосновенной, независимой сохранить свою прогнившую власть. Коварные замыслы у него на уме. Скорее всего, на уме королевы. Так думают все. Он с самого начала разъединяет сословия, чтобы натравливать их друг на друга, в подходящий момент переходить на сторону то первого, то второго, то третьего из сословий и столь нехитрым способом парализовать Генеральные штаты, не позволить им принимать те решения, которые представятся не угодными королю.

Средство это хорошее, но только в хороших, крепких руках. Уловка короля удается на короткое время. Полтора месяца идут бесплодные переговоры между сословиями, согласования, несогласия, расколы внутри самих сословий, перебежки кое-кого из двух высших сословий в третье сословие, а воз не сдвигается с места. Казна пустует. Народ голодает. Народ волнуется и требует помощи, но уже не от короля, как ожидал третьего, четвертого и пятого мая, а от представителей нации.

И терпение представителей нации лопается. Они собираются семнадцатого июня, дают клятву верности и провозглашают себя Национальным собранием. Это уже очень серьезно. Это уже орган власти, который присваивает себе право законодательной инициативы, на что король, затеяв свою игру в разделяй и властвуй никак не рассчитывал. И первое же решение показывает ему, как он непростительно ошибался, предполагая, что нищий король может быть от кого-нибудь независим. Первым же своим постановлением Национальное собрание указывает своему впавшему в заблуждение королю, что впредь все налоги будут беспрепятственно собираться лишь до тех пор, пока настоящее Собрание продолжает существовать. Сбор налогов прекратится, как только собрание будет распущено.

Хорошо бы, разумеется, его распустить. Правда, для этого надо быть решительным, сильным и надо иметь надежную армию, а король слаб и армия его ненадежна. Остается зажать свой гонор в кулак, смолчать и поискать компромисс. Однако гонор прямо бескрайний, не позволяет смолчать, и король делает именно то, чего не следует делать.

Двадцатого июня, как всегда в девять часов утра, Национальное собрание собирается заседать. Не тут-то было. Для него закрыты двери Зала для малых забав. Просим прощения, господа, у нас спешный и неотложный ремонт. Экая глупость! Ведь это всё равно, что подбросить порох в огонь.

Депутаты, натурально, встают на дыбы. В конце концов они с самого начала явились в Версаль, чтобы делать серьезное дело, с ними затевают какие-то детские игры. Вокруг них собирается возмущенный народ и прибавляет решимости идти наперекор королю. Они уже тоже не ищут согласия. Нет! Они оглядываются по сторонам. Поблизости пустует огромный Зал для игры в мяч, которым владеет частный хозяин. В сопровождении толпы они устремляются туда. Там, естественно, пустовато, как для игры в мяч и положено быть. Им не на что сесть. Это уже никого не смущает. Появляется перо и бумага. Составляется короткий текст. Депутаты клянутся собираться всюду, где только будет возможно, и не расходиться до тех пор, пока не разработают конституцию.

Нечего сказать, замечательный результат всех этих наивных королевских уловок. И вот что удивительно, король всё ещё не понимает, что происходит. Спустя пару дней закрывают и Зал для игры в мяч. Национальное собрание перебирается в церковь Святого Людовика, причем к представителям нации присоединяется низшее духовенство и несколько дворян от провинции Дофине, а возбужденный народ стаскивает в церковь со всех окрестностей лавки и стулья.