Непобедимый. Жизнь и сражения Александра Суворова - Борис Кипнис

Единственным, кто никак не желал награждать главного русского вождя и его героических сподвижников, был Франц II. Даже когда генерал Край в донесении о капитуляции Мантуи отмечал, что «не может достаточно выразить, сколь доволен службою Императорских Российских войск»[2071], венский цесарь не проронил ни слова благодарности. Тогда уже и император Павел I в благодарственном рескрипте Суворову по случаю сдачи первейшей крепости Европы написал:

Ну что же, справедливо, но несколько мелочно, ведь генерал Край был хорошим воином. Заканчивался этот рескрипт весьма многозначительной припиской:

С капитуляцией Мантуи Суворов воспрянул, теперь ничто уже не могло удержать его от давно принятого и подготовленного решения. На другой же день по получении долгожданного известия свое отношение[2074] к Меласу начал он такими словами:

Одновременно Суворов обратился за помощью к уже знаменитому английскому адмиралу Г. Нельсону:

Через несколько дней полководец обратился с аналогичным письмом к адмиралу Дж. Сен-Винценту, командовавшему британским флотом на Средиземном море[2077]. Как видно, наш герой остается преданным идее сотрудничества армии и флота в операциях, протекающих в прибрежной полосе. Это было сформулировано им еще в 1792 г. во время разработки плана войны против Оттоманской Порты. Суворов торопится сам и торопит других. И делает это не зря: во Франции происходят серьезные перемены, грозящие вылиться в переход Итальянской армии в наступление на русско-австрийскую.

Французская Республика переживала тяжелые времена. Власть стремительно деградировала, воровство и коррупция членов Директории, ее министров, политических комиссаров, генералов и чиновников были притчей во языцех. И не только среди якобинцев и роялистов, но и среди простых французов как в Париже, так и в провинции. Власть эту никто не уважал, а терпели по необходимости, ибо трудно было решить, чем ее заменить. В такой обстановке началось в апреле 1799 г. наступление Суворова в Северной Италии. Его победа при Адде совпала с выборами одной третьей Совета пятисот, нижней палаты депутатов парламента. К 18 апреля русско-австрийская армия уже шла к Милану. Вновь избранные депутаты, левые республиканцы, были враждебны Директории, которая с их появлением в рядах Совета пятисот теряла свое зыбкое большинство. Вскоре член Директории Ребелль, согласно жеребьевке, покинул ее ряды. Совет пятисот заменил его Э. Ж. Сиейесом. Это был один из немногих самых известных политических деятелей 1789 г., остававшихся к этому моменту во Франции. Он уцелел, потому что начиная с 1792 г. замолк, стушевался и ушел в тень. И пока лезвие гильотины со свистом отсекало одну за другой выдающиеся над революционной толпой головы, он оставался жив. Он ждал своего часа, и вот этот час настал: 7 июня 1799 г. в «Мониторе»[2078] было опубликовано правительственное уведомление, что гражданин Сиейес согласился принять пост члена Директории.

Через две недели с его согласия Совет пятисот добился отставки двух других членов Директории: Мерлена (из Дуэ) и Ларевельера-Лепо, верных сотоварищей главного прежде члена Директории Барраса. Их заменили людьми, верными Республике, но политически слабыми, – генералом Муленом и Роже Дюко. Баррас оказался в изоляции, и лидером Директории стал Сиейес. Это произошло 18 июня, то есть спустя 10 дней после победы Суворова при Треббии, весть об этом уже катилась к Парижу [2079]. Ситуация была грозная: