Троянский конь - Стэл Павлоу

Он потер пальцем висок.

– Я знаю все. От момента своего рождения и до него.

– До?

– Это пугает тебя?

– Я вот что хотел спросить: почему вы уверены, что эти воспоминания – правда? Сознание может выкидывать разные шутки.

– Это не шутки.

– А где доказательства? Какие факты могут подтвердить воспоминания? Почему вы так уверены?

– Тебе нужны факты? Нету никаких фактов! Память – сама по себе субъективная мешанина воспоминаний и вымысла. Чувства и эмоции, как змеи, обвивают горло истине!

Он помолчал, потом сказал:

– Взгляни на сферу Луны и Вселенную в ее совершенном постоянстве, на небеса и развращенную Землю под ними. Вверху – Луна, планеты, Солнце, внешние планеты и неподвижные звезды, каждая из которых под рукой высшего ангела. Над ними, за небесами, дом Бога, Великой Сути Мироздания. Но я знаю, что эта Великая Суть Мироздания – вовсе не здесь, она извне.

«Она извне»,– эхом откликнулся про себя Сирокко.

– Скажи мне, Сирокко, что сделает со мной император Рудольф за такие сведения? Уж наверняка не станет тыкать в глаза раскаленной кочергой. Тайны мироздания требуют более серьезного наказания.

– Так почему мы туда идем, хозяин?

– К сожалению, чтобы спрятаться. Хотя Киклад уже здесь. Я чувствую его через эти стены. Он следит за мной. Он едва не убил меня во время нашей последней встречи. Он не оставил камня на камне от моей империи, и я вынужден был скитаться. Я еще недостаточно пришел в себя, чтобы столкнуться с ним лицом к лицу, поэтому приехал сюда, в Прагу. Хотел затеряться среди астрологов и некромантов, шарлатанов и алхимиков. В Праге, где каждый второй рассуждает о философском камне, еще один болтун не бросится в глаза.

Ген посмотрел на Лоулесса, его глаза прояснились, озаренные светом доверия.

– Я помню, отец. Я помню.

Старик наклонился и поцеловал его сухими губами.

Вторник, 8.32

– Как вы себя чувствуете?

«Что же сказать в ответ?»

Норт грузно опустился в черное кресло и поправил смятые манжеты рубашки. Он был рад, что его доставили в частную клинику, а не в забитую приемную городской больницы. Он знал, каково там: отец раз в месяц ходил в кардиологию. Левайн был молод, предупредителен и по крайней мере искренен.

Норт оцепенело помолчал, склонив голову в растерянности.

– Я плохо сплю.

Детектив понимал, что это заявление мало что объясняет, но рассказывать, что происходит с ним на самом деле, было выше его сил.

Левайн перетянул черным латексным жгутом плечо пациента, чтобы увеличить кровяное давление в венах, и протер спиртом сгиб локтя.

– Мы ждали вас пораньше.

Норт ничего не мог добавить даже после этой деликатной просьбы объясниться. Он хотел, чтобы все поскорее закончилось. Чтобы жизнь снова вернулась в свою колею, такую привычную и обыденную. Ему вовсе не хотелось глубже вникать в призрачный и пугающий мир кошмаров. И тем более обсуждать в подробностях все, что там с ним происходило.

– Они уже сказали вам, что было в той штуке?

«В шприце».

Норт покачал головой.

– Нет.

– Жаль.

Левайн взял стерильную иглу. Примерил ампулы разных размеров и цветов – красную, зеленую. Остановился на сиреневой. Вставил ее в шприц и вогнал иглу Норту в вену.

Ампула тут же начала наполняться густой темной кровью. Сквозь стекло она казалась вязковатой и блестящей.

– Буду с вами откровенным.

«Это хорошо».

– После тестов нельзя будет сразу определить, не заражены ли вы ВИЧ. Поэтому сразу брать вас в оборот не имеет смысла. Понятно, чем скорее мы получим результаты, тем лучше для вас. В противном случае придется вас снова проверять, уже попозже.– Левайн заглянул в записи.– Обычно хватает семи миллилитров, но, к сожалению, пришел запрос из ГУМК на идентичный образец.

Норт не доверял никому из Главного управления медицинской комиссии, особенно в анализе крови. Они каждый день ковыряются в трупах. Мертвое тело не будет жаловаться, если что-то пойдет не так. Что бы ни засело в его крови, он не позволит проверять его тому, кому не доверяет.

Левайн взял другую ампулу и вставил на место уже заполненной. Она тоже начала наливаться кровью. Доктор принялся делать записи на ярлычках и в журнале.

– У вас А или В?

– Не понял вопроса.

– Группа крови. Ничего страшного, многие не знают, какая у них группа крови.

Норт покопался в памяти.

– Группа 0. Первая, положительная.

Карандаш Левайн завис над листом бумаги.

– Вы уверены?

– Уверен,– пожал плечами Норт.– А что?

Левайн помялся, не решаясь продолжить записи. Потом сунул карандаш в нагрудный карман белого халата и снова принялся менять ампулы. Когда заполнилась четвертая, он вынул иглу и приложил к ее следу ватный тампон.

– Так, придерживайте его пальцем. Подержите так пару минут.– Норт придержал, пока Левайн расставлял по местам ампулы с образцами его крови.– Хотите отвезти их сами или позволите нам их переслать?

– Отвезу. Чтобы потом не было сомнений, что их подменили по пути.

– Тогда я их сейчас упакую.

Левайн вышел из комнаты, оставив детектива наедине с его тревожными думами.

«Какое отношение ко всему этому имеет группа крови?»

Он приподнял ватный тампон: кровь еще сочилась. Норт снова прижал тампон к ранке и поднялся на ноги. За окном бушевала гроза, свинцовые тучи никак не желали расходиться.

Кто такой Ген? И где он сейчас?

На стене тикали часы. Восемь сорок три.

Вернулся Левайн, зарывшись с головой в какие-то медицинские записи.

– У вашего отца была группа AB, не так ли?

Норт решил наконец проявить нетерпение.

– Послушайте, я, конечно, ценю ваше внимание, но мне пора идти.

Левайн, казалось, не слушал его.

– А у матери – группа А.

Норту ничего это не говорило.

– Может, присядете?

– Со мной все в порядке.

Левайн замялся. Под упрямым взглядом Норта он явно чувствовал себя неловко, взвешивая про себя какие-то решения.

– Вы никогда не думали о тесте на отцовство?

– Для кого? – выпрямился во весь рост детектив.