Бюро волшебных случайностей - Татьяна Рябинина

На письменном столе, смахивающем на чучело мамонта, стояла фотография в рамке. Если бы мальчишке пририсовать усы, то получился бы Брянцев. Один к одному.

Вот оно что!

- Ваш сынок? – вполне равнодушно поинтересовалась я.

- Да, - на этот раз Инна покраснела основательно. – Он у мамы в деревне.

- Извините, а отец его, он что?.. Вам не помогает?

- Он умер, - очень быстро, почти неразборчиво ответила она. Надо же, не соврала.

Выйдя из комнаты, я довольно-таки громко потопталась на одном месте. Из крайней к выходу комнаты высунулась все та же старушечья голова в сиреневатых кудряшках. Я поманила ее пальцем, который тут же приложила к губам: тихо!

Бабка так и засияла, словно ребенок, которому неожиданно предложили пойти в зоопарк. Я вывела ее на площадку и вытащила из портмоне сторублевку. Она сделала стойку, как заправский сеттер.

- Ваша соседка… - сказала я таинственно и сделала выжидательную паузу. Иногда полезно дать ход потоку сознания.

- Ой! – бабуля закатила глаза.

Не могу сказать, чтобы я была удовлетворена, но это был просто первый сгусток, который организовался из-за того, что информация слишком долго хранилась без употребления. Дальше она хлынула Ниагарой.

Я узнала обо всем Инкином питерском существовании, начиная с 94-ого года, когда она приехала жить к тетке из глухой ивановской деревни. О том, как поступила в институт культуры, о том, как тетка умерла и оставила ей комнату и кота.

- А ребеночек у нее… - я снова сделала выжидательную паузу.

- Да от Вовки же от Брянцева, который ниже этажом, которого убили, - продолжала трудиться на благо родного кошелька бабка. - От кого еще. У нее больше и мужика-то никакого не было, кто ж на такую позарится. А к нему как уйдет убирать, так на весь день. Да все в выходной, когда он дома. Вот ветерком пузо и надуло. А если нет, так разве что из пробирки? Да откуда у нее на то деньги? Какая у библиотекарши зарплата! Может, и хотела бы собой подработать, да куда там! Вечно у нее дитенок голодный бегает. «Баба Вера, дай булочки кусочек!» А как не дашь, дите ведь! Кстати, Павлик у нее – вылитый Вовка.

- А Брянцев, он… - я продолжала держаться правильно выбранной тактики.

- А что он? Ничего.

- Он что, не знает, что у Инны от него ребенок?

- Как не знает! Все знают.

Ну, Пашка! Об этом в досье ничего не было. А все, оказывается, знают. Похоже, я тебя перехвалила.

- И что?

- Да ничего. Делал вид, что ничего не произошло. Он и так на двоих алименты платит. А Инка боялась чего-то потребовать.

- Боялась? – удивилась я. – Чего боялась? Он что, такой крутой был?

- Да нет, что ты! Это Инка такая. Размазня. Дают – возьмет, а попросить – нет. Хлеба нет дома – и то не попросит, даже для дитенка.

- Скажите, а вы не помните, 16 июня вечером Инна была дома?

Бабка задумалась, что-то подсчитывая на пальцах.

- Это какой день был? – деловито осведомилась она.

- Понедельник.

- Понедельник, значит? По понедельникам у них в библиотеке выходной. Была дома, да. А вот выходила или нет? А, вспомнила, выходила. Точно-точно. Вечером.

- А точнее?

- Ой, нет, не скажу. Вот только-только новости по телевизору начались. Тут дверь и хлопнула.

- А по какому каналу новости? – это была последняя надежда.

- Да что ты, миленькая моя! По мне так они все одинаковы!

- А вернулась когда?

Бабулька пожевала губами, сосредоточенно поморгала.

- Нет, не знаю. Часов в десять я спать ложусь, ну там, в туалет, в ванную. Так она, кажется, чай грела. А раньше – не знаю. Не видела и не слышала.

Вернувшись домой, я вытащила свой список. Вычеркнуть обеих? Или оставить обеих?

То, что у Цветковой оказался телефон, ничего еще не значило. И то, что она всячески отрицала свое с Вовкой знакомство. Мало ли что она скажет. А с другой… Как говорил Станиславский, «не верю». Инна Замшина? Формально, нее мог быть повод. Терпела-терпела такое отношение к себе и к ребенку, да и не выдержала. А поскольку в квартире бывала неоднократно и делала там уборку, то вполне могла найти тайник, где Брянцев держал украденный у отца пистолет. Надо сказать, версия эта об украденном пистолете мне понравилась. И то, что Инна выходила из квартиры вечером в день убийства… Вот только какие это могли быть новости? В пять часов по РТР? В шесть по ОРТ? В семь по НТВ? Или еще какие-нибудь? Допустим, что в шесть. Могла бы она тогда убить Брянцева? Пожалуй, что и да. Но и в это я вряд ли бы поверила. Даже в качестве предположения.

И все же я не стала вычеркивать их окончательно. Просто переписала на другой листок. Запасной.

8.

Еще несколько дней мы с Пашкой общались с Вовкиными любовницами, поделив список пополам - жен я решила оставить напоследок. Работа осложнялась тем, что, как и в случае с Инной Замшиной, мы не могли напрямую интересоваться ничьим алиби на 16 июня. В результате хитроумных комбинаций и обходных маневров из списка удалось исключить четверых, алиби которых не вызывало никаких сомнений. Еще одну, медсестру из его поликлиники Ирину Тимасюк, я после долгих колебаний переписала в запасной список, поскольку она, хотя и была когда-то на Брянцева в большой обиде, недавно вышла замуж и ждала ребенка.

Остались две. Жена бывшего Вовкиного приятеля Люба Зеленовская и стоматолог Тамара Котова. Алиби у них не было. Зато были кое-какие другие интересные обстоятельства.

Зеленовская, дама умопомрачительной внешности и невероятно длинных ног, растущих прямо из поднебесья, однажды сделала попытку Брянцева убить. На полном серьезе. Очень уж он некрасиво с ней расстался. Полгода изображал друга семьи, а потом нажаловался Любиному мужу, что та к нему грязно пристает. Муж устроил скандал, собрал чемодан и ушел. А Люба отправилась к Брянцеву – выяснять отношения. В результате чего схватила со стола кухонный нож и бросилась с ним на Вовку. Хотела ударить в живот, но не вышло – только поцарапала. Брянцев вызвал милицию, Любу арестовали. Тогда муж, тронутый ее поступком, долго с Брянцевым беседовал и то ли уговорил его, то ли заставил забрать заявление. Я так думаю, скорее ни то ни другое, скорее Зеленовский его просто подкупил. Брянцев заявил, что ножом сам порезался, а на Любу наябедничал со зла, потому что они поругались.

Обо всем этом она рассказала мне сама.

Я пришла к ней неприлично рано – всего в половине первого дня. Люба Зеленовская имела довольно странную профессию – ресторанный критик. По заказу всевозможных глянцевых журналов она ходила по ресторанам – разумеется, за счет этих самых журналов – и делала общепиту паблисити. И далеко не всегда со знаком плюс. Ее знали и боялись. Стоило Любе появиться в ресторане, весь штат, начиная с директора и кончая судомойками, сперва становился по стойке смирно, а потом, отмерев, начинал шевелиться с удвоенной скоростью, лишь бы угодить опасной гостье. За глаза ее звали Жук-вонючка: пассажи, которые Люба выдавала на гора, если ей что-то не нравилось, способны были отбить аппетит даже у самого небрезгливого. Люба о прозвище знала и даже им гордилась.