Арабские сны - Ирина Лакина

— Она сейчас снесет дверь, — пролепетала я, поджав ноги и забившись в угол кровати, прижавшись спиной к одному из столбов, державших тяжелый балдахин.

— Не посмеет, — ответил он, насухо обтирая лицо белоснежным полотенцем, — О аллах! До чего скандальная женщина! — выдохнул он и направился к двери.

— Не-е-ет! — взмолилась я. — Если она увидит меня здесь — не сносить мне головы. Превращусь обратно в песок, сегодня же ночью! Пощади, повелитель!

Он ухмыльнулся, подошел к кровати и задернул легкие шифоновые шторки.

— Тогда прячься, хатун!

Я накрылась одеялом с головой, оставив оголенными пятки. Джахан открыл двери.

— Что такое, Дэрья Хатун? Что ты себе позволяешь? Кто ты такая, чтобы кричать у меня под дверью и требовать, чтобы тебя впустили? Совсем ополоумела? — загремел его гневный голос, разлетаясь под сводами каменного потолка по всему коридору.

— Повелитель, — услышала я ее дрожащий от рыданий голос, — прости меня! Нет мне ни сна, ни покоя! Яд мое сердце снедает, сжигает изнутри! Посмотри на меня — я умираю от любви к тебе! Душа болит! Голова болит! Тело болит! Лучше убей меня!

— Иди к себе и не скандаль! — отрезал Джахан.

— Пусти меня! Дай моим глазам убедиться, что твое сердце по-прежнему принадлежит мне! Злые завистливые языки шепчут, что у тебя сегодня была наложница! О, пощади! Подари покой тревожной душе! — начала она ныть, как заправская плакальщица, а я еще сильнее натянула одеяло на голову, оголив помимо пяток лодыжки.

— Да как ты смеешь? Кто дал тебе право обладать мной? Перед тобой ли отчитываться должен падишах?

— Прости меня, прости, Джахан! Внутренности ревность проклятая выжгла, вдохнуть не могу!

Я услышала грохот и шорох одежды. Очевидно, эта особа плюхнулась перед шахом на колени.

— О, что я вижу? Повелитель! Это ноги! Это ее ноги! — заверещала она, как сирена «скорой помощи», а у меня от ее крика зазвенело в ушах.

— Уведите ее, — прозвучал твердый ответ падишаха, и я услышала звук закрывающихся дверей и его мягкие шаги по ковру.

За стеной раздавались отдаляющиеся рыдания моей госпожи, перемежаемые проклятиями в адрес «проклятой рабыни» — меня то есть.

— Ты голодна? — ласково спросил повелитель, усевшись рядом на край кровати и стянув с меня одеяло.

На его невозмутимом лице не дрогнул ни один мускул. Казалось, произошедшее его ничуть не трогает и не беспокоит. Плевать ему на страдания бедной женщины, короче говоря.

— Боюсь, кусок в горло не полезет, — ответила я слегка осипшим от страха голосом.

Мне бы радоваться — соперница за бортом, я в шахской постели, но что-то внутри меня сжалось в тугой комок от грядущей неизвестности и борьбы.

«Боже, — подумала я, — гарем полон жаждущих его любви гадюк, а он не прочь разнообразить свою сексуальную жизнь новыми наложницами». Так дело не пойдет! Я не собираюсь рыдать под его дверями, как отвергнутая Дэрья Хатун, или покорно сидеть в своей золоченой клетке, пока он развлекается с другой.

Пока я размышляла, он подошел к столу с восточными сладостями, положил несколько кусочков пахлавы на серебряную тарелку и вернулся ко мне.

— Открывай рот, — скомандовал он таким тоном, словно приказывал мне идти в атаку.

Я повиновалась. Он положил мне на язык первый кусочек этого божественного яства, и я прикрыла от удовольствия глаза. Тесто таяло во рту, растворяясь на языке медовой нугой.

— Ты боишься, хатун, — продолжил он, отправляя мне в рот следующий кусок, — ты думаешь, что тебя ждет такая же участь, и боишься.

Его умные синие глаза смотрели на меня тепло и ласково, заставляя умирать от необычайной нежности к этому мужчине. Он был прав — я боялась. Боялась не потому, что не смогу достигнуть такого же, как и моя хозяйка, положения, и не потому, что у меня может не быть такого же сундука с тканями и драгоценностями, как у нее, а потому, что я влюбилась в него по самые гланды. Я влюбилась до того сильно, что захотела родить ему ребенка. Прямо в этом дворце, несмотря на отсутствие оборудованного родильного отделения и магазина с памперсами.

Я проглотила последний кусочек пахлавы и кивнула ему в знак согласия.

— Да, я боюсь. Потому что в моей жизни уже было предательство, и я думала, что не смогу полюбить, не смогу открыть своего сердца мужчине. Я попала сюда волей судьбы, но остаться собираюсь, следуя своим собственным желаниям. И мне страшно, мой повелитель! Я боюсь, что ты не умеешь любить. Я боюсь, что тебе нельзя любить. Боюсь, что я всего лишь услада на одну ночь, а хочу быть на всю жизнь! — выпалила я, набравшись смелости.

— Так будь! — прошептал он и припал к моим губам нежным поцелуем.

У меня перехватило дыхание. Одно его прикосновение сводило с ума. Мои руки сами выпустили край шелкового одеяла, оголив обнаженную кожу. Мягкая, широкая ладонь Джахана сжала мою грудь, и я застонала от подступившего желания.

Мои руки забрались под бархатную ткань его халата и начали ласкать его мощный торс, поглаживая ровные кубики пресса и четко очерченные мышцы груди. Мои пальцы с наслаждением перебирали мягкие волоски на его теле, в то время как его руки крепко сжимали мои бедра.

Я потянула за края его халата, и мы рухнули на кровать, не прерывая поцелуй.

— Рамаль… — прошептал он мне на ухо, обжигая горячим дыханием мою кожу, — мне нужно идти на совет дивана, но сегодня ночью я буду ждать тебя.

Из его уст это имя звучало, как самый лучший комплимент в моей жизни. Оно ласкало слух, вызывая приступы сладкой истомы внизу живота.

Он мягко отстранился от меня и потуже затянул пояс халата. Ничто, кроме глубокого дыхания и расширенных зрачков, не выдавало его возбуждения. Я же вся горела, растекалась на шелке простыней влажной рекой вожделения. Мое лицо залил румянец, словно я пробежала стометровку на морозе — туда и обратно.

— Я секунды буду считать до нашей встречи, повелитель, — ответила я, пронзая его полным страсти взглядом.

— Тебе пора, — ответил он, подавая мой наряд, — сейчас сюда придет баши — одевать меня. Ты не должна с ним встречаться.

Я кивнула и сползла с кровати. Быстро натянув платье, я постучала в дверь. Меня ждал другой мир — полный зависти и лжи, и я смело шагнула ему навстречу.

Я так торопилась попасть в гарем, что чуть не сбила Первиз-бея, неожиданно появившегося из-за угла. Сегодня его спокойное лицо светилось теплом, а в глазах не было и тени знакомой строгости и угрозы. Его статная крепкая фигура, облаченная в отороченный черным мехом кафтан, возвышалась надо мной, как мраморная колонна.

— Хатун, доброго тебе утра! — радостно сказал он, расплываясь в улыбке. Его тонкие, изогнутые и аккуратно постриженные усы поползли вслед за уголками губ.