Очаровательный повеса - Элизабет Хойт

дал мне понять, что не потерпит использования нашего имени в любом предприятии, связанном с театром.

Эва поняла, что под встречей подразумевался семейный скандал, итогом которого стало лишение Асы наследства. Мистер Мейкпис – человек гордый, это понятно. Что должен он был почувствовать, когда отец лишил его собственного имени?

Он предложил ей руку, и на несколько секунд она замешкалась. Как правило, никому, кроме брата и верного лакея, дотрагиваться до нее не позволялось. Для нее стало настоящим подвигом положить кончики пальцев на его рукав.

Аса, похоже, не заметил ее колебаний, и они пошли по Бонд-стрит. День выдался теплый, без дождя, и настроение у Эвы было ему под стать. Жан-Мари был рядом и мог вовремя прийти на помощь, если понадобится.

– Куда мы идем? – спросила Эва.

Если есть желание и деньги, на Бонд-стрит можно купить все, от канцелярских принадлежностей до мебели, кружев, табака и всего прочего. Товары со всего света, которые привозили в Лондон, продавались именно здесь. Улица состояла из одних магазинов, и перед каждым на прилавках были разложены товары. Но Бонд-стрит – это не просто торговая улица: здесь прогуливались леди и джентльмены, чтобы на других посмотреть и себя показать.

– К Торпу, – ответил Аса, обходя с ней очередную лужу.

– Он изготавливает люстры и канделябры?

– Да. Думаю, для освещения сцены нам понадобится большая люстра, а еще подсвечники и канделябры.

Эва кивнула, но тут же замерла, заметив важно шествовавшую в их сторону матрону с маленькой пушистой собачкой на поводке.

Аса взглянул на животное, потом на свою спутницу и ловко повернул ее так, что собака оказалась у нее за спиной и быстро исчезла из поля зрения.

Эва с облегчением вздохнула, хотя и чувствовала огромное раздражение на саму себя. Она понимала, что страхи беспочвенны, но тело в определенных ситуациях реагировало само по себе, не консультируясь с умом.

Аса наклонился к ней и тихо спросил:

– Это касается всех собак?

Эва уныло кивнула и в этот момент ощутила его аромат: то ли древесины, то ли кожи… Может, у него такой одеколон или мыло?

– Да, особенно больших.

Он выпрямился, больше ничего не сказав, но положил ладонь на ее руку, лежавшую на его рукаве, и легонько пожал. Простое прикосновение заставило все ее внутренности перевернуться, пришлось затратить немало усилий, чтобы не выдать своих чувств.

– Мы пришли, – услышала она голос мистера Мейкписа.

Вывеска магазина Торпа, выполненная замысловатыми черными буквами, болталась над головами, а на двух широких прилавках были выложены свечи всех цветов и размеров. В магазине не было витринных окон, но когда хозяин открыл двери, Эва оказалась в помещении, с пола до потолка наполненном всевозможными светильниками. Многие из них были зажжены, и казалось, что вся комната горит.

Потрясенная увиденным, чувствуя жар от сотен горящих свечей, она остановилась на пороге, но мистер Мейкпис, не обращая внимания на внешние эффекты, прошел сразу в центр магазина и, внимательно рассмотрев ассортимент, указал на самую большую люстру.

– Вот то, что мне нужно.

– Она, наверное, очень дорогая, – пискнула Эва, разглядывая причудливые завитушки, позолоту, изгибы и множество хрустальных подвесок. – Как насчет этой? – Указала она на медную люстру, куда скромнее первой и не столь обильно украшенную хрусталем.

– Эта не подойдет! – отрезал Аса раздраженно.

Эве тут же захотелось сбежать, спрятаться от мужского гнева, но гигантским усилием воли она заставила себя остаться на месте.

– Не подойдет? Но почему? – Ей показалось, что он сразу же начнет спорить, поэтому она коснулась его руки и тихо попросила. – Пожалуйста, объясните, я хочу понять.

Он покосился на нее.

– Свет в театре очень важен. Если зрители не могут что-то рассмотреть, то не получают удовольствия от пьесы, им становится скучно, и больше они не придут.

Эва с неохотой признала, что в его доводах есть смысл.

Должно быть, эти мысли были написаны у нее на лице. Аса взглянул на нее и усмехнулся.

– Вы подумали, что я выбрал ее из-за того, что она самая дорогая?

– Возможно. – Эва нерешительно кашлянула. – Значит, вас интересует количество свечей, а не позолота?

Аса прищурился.

– Естественно, внешний вид люстры тоже важен.

– Но ведь она висит высоко над головами зрителей. – Эва внимательнее рассмотрела выбранную им люстру. – Интересно, можно ли сделать точно такую же, но без позолоты? Хрусталя там будет столько же. Сомневаюсь, что снизу можно заметить, если она будет из меди, а экономия получится весьма значительная. Понимаете?

– Да, – проговорил он медленно, – думаю, что понимаю.

Теперь Аса взирал на нее с восхищением, она почувствовала это и покраснела, а он улыбнулся. Его зеленые глаза искрились весельем, и она не могла не смотреть на него.

– Могу я помочь вам с выбором, сэр?

Эва растерянно моргнула. Продавщица в одночасье развеяла чары, поклонившись ее спутнику и не обратив никакого внимания на нее. Ей стало любопытно, как повела бы себя эта дамочка, если бы знала, что финансами заведует не он, а она.

Эва молча наблюдала, как мистер Мейкпис расспрашивает продавщицу относительно сроков изготовления люстры, цены и времени доставки, и заметила на его лице ту же улыбку, которая – как ей казалось – была обращена только на нее.

Эва отвернулась, чтобы он не увидел, как она расстроена и, уж тем более, что испытывает боль. Его очаровательная улыбка вовсе не ее собственность, а средство достижения своей цели. Она не должна забывать, что мистер Мейкпис умеет убеждать, особенно женщин, поступать так, как нужно ему. И неважно, кто перед ним: артистка, певица, танцовщица, продавщица или она, Эва. Его особенная загадочная улыбка такова, что каждый, на кого она обращена, принимает ее на свой счет, только на свой. Ей придется к этому привыкнуть, чтобы не думать, будто он относится к ней по-особенному.

Эва прекрасно знала, как выглядит, и не обольщалась на сей счет, как знала, что слишком замкнута, а для многих – со странностями. Впрочем, какая разница? Если какой-то джентльмен и заинтересуется ею, что крайне маловероятно, она все равно не сможет ему ответить. Она давным-давно поняла, что все это не для нее.

– О чем вы думаете? – неожиданно прервал ее размышления мистер Мейкпис.

На его лице играла та же улыбка: теплая, манящая, и было трудно, очень трудно, напомнить себе, что эта улыбка принадлежит не ей. Она, если можно так выразиться, общая собственность, он дарит ее всем.

– Думаю, даже из непозолоченной бронзы люстра слишком дорогая, – проговорила она медленно. – Но если именно такая вам нужна, покупайте.

Его чувственные губы растянулись в улыбке, на щеках появились его