Проклятие Гримм-хауса - Карен МакКвесчин

Для Николаса это было сочинительство. Точнее, поэзия. Хэдли его стихи не очень-то понравились. Честно говоря, она даже сердито закатывала глаза, читая некоторые из них. Однако она отдавала Нику должное за краткость и чёткость изложения. А ещё девочка восхищалась тем, как он догадался вытянуть из тёток нужную информацию.

Ник не стал приставать с прямыми расспросами, а избрал окольный путь.

«Я обезоружил их лестью, – писал он. – Это поможет мне выгадать время на подготовку побега и притупит их бдительность». По его словам, он мог вести эти откровенные записи, потому что им не было дела до его тетради: они лишь требовали, чтобы пленник читал вслух свои стихи.

Но тётю Максин не тронул ни этот стих, ни другой, про «густые брови домиком» и «строгую линию губ». И тогда он написал про тётю Шарман немного по-другому.

Эти строчки позволили Нику понять, что из двух сестёр можно надеяться на помощь именно от тёти Шарман. Она так восхищалась стихами, что заставляла его повторять их снова и снова, пока тётя Максин не рявкнула:

– Хватит, Шарман! Ему надо писать новые стихи, а не твердить без конца одно и то же!

После чего тётя Шарман дождалась, пока они останутся вдвоём, и попросила Ника прочесть стихи ещё несколько раз. При этом она даже раскраснелась и не скрывала довольной улыбки. Ник писал, что она крутила на пальчике локон, как счастливая школьница: «Как будто тёте Шарман в жизни не приходилось слышать о себе добрых слов. Похоже, под крылышком у такой сестры, как Максин, будешь счастлив от малейшей похвалы».

Хэдли широко распахнула глаза, размышляя об этом. Ник был очень умным мальчиком. Ей и в голову не приходило попробовать подкупить сестёр лестью. Дальше в тетради были в основном стихи про цветочки с бабочками и звёздные небеса, однако записки о Гримм-хаусе содержали реальные факты. Хвалебный стих помог втереться в доверие к тёте Шарман. Каждый раз, читая его вслух, мальчик вытягивал из старухи крупицы правды о Гримм-хаусе.

«За долгие годы здесь побывало много детей, – писал он. – И все они были похищены из апартаментов Грэхэм-Плейс. По словам тёти Шарман, они с сестрой ищут возможность забрать их из дома, но только когда в этом есть необходимость». И ниже шла приписка: «Что бы это ни значило», – с жирной стрелкой к подчёркнутому слову «необходимость».

Ещё он объяснял, что у каждого из похищенных детей имелся талант, который тётки называют пылом. Похоже, тётя Шарман искренне считала, что они делали детям добро, избавляя их от «пыла». Она повторяла: «Дети слишком увлекаются, без конца занимаясь одним и тем же. Отнять это у них – всё равно что снять проклятие».

Чтобы узнать больше, Ник притворился, что согласен:

«Она сказала, что после какого-то числа представлений детский пыл втягивает в себя люстра в холле, а когда это происходит, его хватает на многие годы, – писал Ник. – Эта люстра – источник жизни для всего Гримм-хауса, не только для тёток. И для них самое главное – чтобы эта люстра оставалась в целости и сохранности». На полях тетради он приписал: «Как бы до неё добраться? Надо найти стремянку или хотя бы табуретку».

Ещё Ник описывал, что в Гримм-хаусе иначе идёт время. Здесь могут пройти недели, а за его стенами – несколько минут. А когда сила детей иссякает, они начинают терять и время, и энергию. «Хммм!» – подумала Хэдли. Вот почему ей так трудно понять, сколько она уже торчит в этом месте. Сначала она вроде бы могла вести счёт дням, но вскоре они превратились в такую кашу, что она бросила эти попытки.

Девочка продолжала читать.

«Свою волшебную силу тётки черпают из люстры, но к тому моменту, когда приходит пора зарядить её детским пылом, им начинает грозить опасность совсем развоплотиться. «Мы можем поддерживать жизнь в доме и получать извне продукты, – рассказала тётя Шарман, – но даже это ненадолго. Нам необходим источник пыла». Пыл наполняет их жизнью, дает им силы и бессмертие. «А кто не мечтает о бессмертии?» – добавила она».

Тётя Шарман сообщила Нику, что как только пыл иссякает, дети возвращаются домой и навсегда забывают про Гримм-хаус.

– А поскольку в их мире время всё то же, они вообще ничего не теряют!

– Но я больше не смогу писать стихи? – спросил Ник.

– Конечно, нет! – небрежно отмахнулась тётя Шарман. – Да и вообще, кто их сейчас пишет? Это же вымирающий вид искусства. Ты лучше подумай, сколько свободного времени у тебя прибавится, когда ты перестанешь тратить его на корябание в тетради. Вот увидишь. Это только к лучшему. Родители решат, что ты перерос своё увлечение, а тебе и вовсе будет всё равно.

Ник снова сделал вид, что согласен, но внутри его всё содрогалось. Он делился со своей тетрадью: «Останусь ли я тем же человеком, если больше не смогу доверять свои мысли стихам? Без поэзии – будет ли моя жизнь прежней?»

У Ника не нашлось ответа, зато у Хэдли он был.

– Нет, – прошептала она позднее, уже вернувшись в постель.

Нет, Ник не остался тем же человеком, а его жизнь прежней без поэзии. Она была уверена в этом, потому что знала: без танцев её жизнь никогда не будет полной. Она читала дальше в надежде, что Ник нашёл способ удрать от тёток, но уже понимала, что этого не случилось. Потому что его чемодан и тетрадь заняли своё место в ряду «трофеев» злых ведьм. Саксофон Энрико. Туфли для чечётки Мэри. Булавы жонглёра Мильтона. Все напоминания о пыле, отнятом у них Гримм-хаусом и тётками.

Дни шли за днями, и Ник всё сильнее страдал от одиночества и желания снова увидеть родителей. Особенно он боялся за маму. В последний раз, когда он видел её, она была тяжело больна, страдала от высокой температуры и ужасного кашля. Мальчик в подробностях описывал её болезнь. И то, как до самого конца, уже снедаемая лихорадкой, мама старалась заботиться о семье. Ника терзала мысль о том, что она могла звать его, а он не приходил. «Больше я этого не вынесу», – писал он. В последнем стихотворении было зашифровано его окончательное решение:

Хэдли понимала, что это было его последнее стихотворение: он так торопился уйти, что не подобрал настоящую рифму: «крючья – вернуться». Грустный конец грустной истории. Девочка была уверена: Ник вернулся домой, позабыв о своём таланте. Наверное, для него это было верное решение, ведь мама лежала в больнице. Но Хэдли не хотела, чтоб её история закончилась так же.