Концепции власти в средневековой Руси XIV-XVI вв. - Василий Телицын

Однако в случае с «Изложениями пасхалии» митрополита Зосимы именование Ивана III «новым Константином», а «Москвы и всей Русской земли» «новым градом Константина» в данном произведении делалось не в смысле сравнения, а, скорее, как противопоставление и замена старого города Константина новым, а именно Москвой. Москва в данном произведении предстает единственным духовным центром мира, т. е. митрополит Зосима говорит о переходе мирового значения Византии на Русь, о чем позднее в XVI в. писал Василию III старец Филофей[239]. Соответственно вместе с переходом на Русь сакрального центра православного мира принципиальным образом меняется позиционирование ее верховного правителя. Масштабы власти Ивана III становятся поистине вселенскими: «…и прославися имя его и слава по всей вселенъней, и предаст ему Господь Богъ скипетръ, непобедимо оружие на вся врагы, и неверныя покори подъ нозе его, и вся съпостаты предасть ему Господь Богъ в руце его (выделено мной – В.Т.)»[240]. Отметим, что, помимо покорения неверных, московский государь вновь приобретает функции высшего блюстителя чистоты православия[241]: «…и веру православную, яже въ Христа Бога, утверди, ерьтичьствующихъ же на православную веру Христову отгна, яко волкы»[242].

Вышеуказанные идеи, касающиеся изменений места Российского государства и московских князей во всемирно-историческом процессе, оформившиеся во второй половине – конце XV в. в среде московских книжников, без сомнения, оказали существенное влияние на государственную идеологию. По мнению Я.С. Лурье, именно после 1492 г. и создания «Изложений пасхалий» митрополита Зосимы идея перенесения на Русь «нового Рима» получила официальное признание. В какой-то мере доказательством этому может служить прошедшая в Москве в 1498 г. коронация внука Ивана III Дмитрия.[243] Это событие примечательно еще и тем, что во время обряда венчания, подобных которому ранее не происходило в русских землях[244], впервые упоминаются регалии, связанные с именем Владимира Мономаха. Однако памятники, посвященные коронации Дмитрия-внука, а именно чин венчания и летописный рассказ об этом событии, не содержат каких-либо сведений о появлении на Руси данных регалий, связанных с одной из императорских династий[245]. Таким образом, важнейшей задачей московской идеологической публицистики в конце XV – начале XVI в. было создание произведений, во-первых, рассказывающих о появлении на Руси тех самых Мономаховых регалий, которыми был венчан Дмитрий-внук, а во-вторых, доказывающих права на них московских князей.

Эти два сюжета находятся в неразрывной связи друг с другом в двух литературных памятниках, а именно в «Послании о Мономаховом венце» Спиридона-Саввы[246] и «Сказании о великих князьях Владимирских»[247]. Также упоминание о царских регалиях, отправленных из Константинополя на Русь, встречается в более поздних памятниках московской книжности – цикле повестей о Вавилоне и в пространной редакции «Повести о белом клобуке». Датировка этих памятников вызывает некоторые расхождения. Так, И.Н. Жданов, В. Малинин, а также другие исследователи относили создание «Сказания о князьях Владимирских» к концу XV в., связывая произведение с известнейшим книжником Пахомием Логофетом[248]. Р.П. Дмитриева в своей монографии, посвященной данному произведению, доказывает первичность «Послания о Мономаховом венце» по отношению к «Сказанию о князьях Владимирских»[249], при этом время создания «Послания» исследователь определяет 1510-ми гг., в то время как «Сказание» сложилось на его основе не позже 1527 г.[250]

Существенное влияние на эти произведения оказали политические реалии второй половины XV – начала XVI в., когда молодое Российское государство, совсем недавно объединенное Иваном III, освободившееся от ордынской зависимости и претендующее на роль наследницы Византийской империи, начинает активно заявлять о себе на внешнеполитической арене. В этой связи остро ощущалась потребность идеологического обоснования укрепляющейся великокняжеской власти. Сочинения московских книжников прежних лет, которые лишь отмечали изменения во властных полномочиях князей, для этой цели уже не годились.

Задачей московской идеологии было создание полноценных концепций, которые, с одной стороны, исторически обосновали изменения в положении московских государей, а с другой – укрепили международный авторитет русских князей и доказали их равенство со знатнейшими правящими домами Европы[251]. «Послание о Мономаховом венце» и «Сказание о князьях Владимирских» служили именно этим целям. В качестве основополагающего принципа, доказывающего древние «царские» полномочия русских князей, в этих памятниках был использован широко распространенный в трудах древнерусских и московских книжников принцип преемственности власти.

Оба памятника передают с небольшими расхождениями легендарное известие о происхождении рода русских князей от римского императора Августа: «И в то время некий воевода новгородскы имянем Гостомысль скончявает житье и съзва владалца сущая с ним Новагорода и рече: “Съевет даю вам, да послете в Прусскую землю мудра мужа и призовите князя от тамо сущих родов римска царя Августа рода. Они же шедше в Прусскую землю и обретошя тамо некоего князя имянем Рюрика суща от рода римска царя Августа…”»[252]. Вообще, характерная для древнерусских и московских книжников идея преемственности правящего рода пронизывает эти произведения. Именно своих родственников Август ставит царями в подвластных ему землях: «Постави брата своего Патрикиа царя Египту; и Августалиа, брата своего, Александрии властодержьца постави…»[253]; «…а Пруса, сродника своего, в брезе Вислы реце во граде Марборок…»[254]. О славе своих предков, успешно воевавших против Византии, также говорит князь Владимир Всеволодович, обращаясь к своим боярам: «А мы есмо настольницы прародитель своих и отца моего Всеволода Ярославича и наследницы тоя же чести от бога (выделено мной. – В.Т.)»[255].

Отметим, что передача князю Владимиру Мономаху тех самых регалий состоялась, согласно тексту произведений, в ходе визита посольства, основной целью которого было заключение мира с русским князем. Именно после получения царского венца, чаши и ожерелья кесаря Августа, владельцем которых русский князь мог стать по праву рождения, как прямой потомок римского императора, Владимир Мономах становится царем, а Русь – царством: «Снемлет же от своея главы венець царьский и поставляет его на блюде злате. Повелеваетъ же принести крабьицу сердоликову, из нея же Августия, царь римъский… и посла их к великому князю Владимиру Всеволодовичу глаголя: “Прийми отъ насъ, о боголюбивый благоверный княже, сия честныа дарове, иже от начатка вечных лет твоего родьства и поколенья царский жребий, на славу и честь и на венчание твоего волнаго и самодержавного царствия… и твоего волнаго самодержавъства великиа Русиа, яко нарицаешися отселе боговенчаньный царь, венчан симъ царскимъ венцемъ… И от того времени княз великий Владимир Всеволодовичь наречеся Манамах, царь великиа Русия” (выделено мной. – В.Т)»[256]. В данном случае нам представляется вполне обоснованным вывод, сделанный Р.П. Дмитриевой, согласно которому в этих памятниках не было идеи передачи царской власти русских князьям со стороны путем заимствования ее из Византии[257], по