Секрет девятого калибра - Алексей Макеев

– Лучше поищите врача, – посоветовал Гуров. – Если это деревня, то он может жить в соседнем доме. А как зовут этого приболевшего?

– Да Михайлов же. Мы с ним уже работали.

– Это тот, который по сценарию продал тебя соседу за бутылку водки, а потом забрал обратно и убил?

– Это он, – обрадовалась Маша. – Думала, и не вспомнишь.

– Дай бог ему здоровья.

– Передам. А ты там как?

Гуров в этот момент смотрел на журнал, который тайком взял из кабинки убитого Василия Васильевича. Аккуратные графы были заполнены его четким крупным почерком. Кто, когда, во сколько, зачем… При жизни дед Васильич явно имел талант подмечать любую мелочь и запоминать разные подробности. Во всем любил порядок. Даже в своей квартире не терпел грязи и ненужного хлама. И ушел из жизни прямо на своем посту.

– Работаю, Маш, – буднично ответил Гуров, понимая, что предстоящая ночь будет не только душной, но и бессонной. – Работаю. Что мне еще остается, когда тебя нет рядом?

Глянув на часы, Лев Иванович решил, что еще не слишком поздно и вполне можно сделать один звонок. Набрал местного следователя, с которым пару раз пересекался, и попросил сбросить ему на почту протокол допроса консьержа. Сканы прилетели совсем скоро. И что? И ничего. Евгений уехал в 7.15 утра. Елизавета Ильинична накануне событий выходила из дома в 14.30, вернулась в 15.40. Сказала Репнику, что прогулялась до ближайшей аптеки. Карина Михайлина пришла домой в 22.15. Обычно возвращалась позднее. Больше никто в квартиру Лигуновых не приходил – ни сантехники, ни медики.

Разве что временные лакуны вполне могли быть. Василий Васильевич, как говорили соседи, был человеком ответственным и заботливым. Кого до лифта провожал, кому пожитки помогал донести. В принципе, он мог упустить кого-то, вошедшего в подъезд, не вписать в свой журнал. И этот кто-то убил Карину Михайлину. Если, конечно, это не совершила каким-то чудом сама Лигунова. Возможно? Вполне. Только… Кого Елизавета Ильинична взялась защищать? Кого-то из своих, близких. Сына или внука?

Консьерж видел кого-то, кого видеть был не должен? Или здесь вообще нет связи с убийством Михайлиной? Такое тоже возможно, решил Гуров. Конечно, совпадение странное, да и интуиция настойчиво твердит, что между двумя преступлениями есть связь. Но логика подсказывает и иной вариант. Кому-то мог помешать сам Репник.

Гуров потер уставшие глаза и мотнул головой. Сварил себе кофе, устроился в кресле на балконе, наслаждаясь тем, что к вечеру жара несколько утихомирилась и вокруг воцарилась прохлада.

Ночь выдалась бессонной. Гуров листал журнал Василия Васильевича, делал заметки и размышлял. Получалось… а черт его знает, что получалось. Возможно, консьерж кого-то видел в ночь убийства? Но в журнале этих данных не оказалось. Забыл? С его-то привычкой въедливо вносить всех, от почтальона до сантехника? Пришел кто-то из своих? Но и жильцов Васильич исправно вписывал в свой талмуд.

Кто-то из соседей? Соседских гостей? Навскидку никого не было. То, что накануне убийства самого консьержа записей в журнале не оказалось, не удивило. Конец смены, человек устал, тут кто-то входит в дверь. Но… этого кого-то Василий Васильевич должен был знать. Вряд ли иначе впустил бы в свою каморку, да еще и спиной повернулся.

Глава 4

Крячко и Гуров зашли в кабинет генерал-майора и уже приготовились сесть, но Орлов нетерпеливо замахал рукой, указывая на дверь.

– Не закрывайте, – попросил он. – Хоть какой-то воздух будет.

Стас вернулся, чтобы приоткрыть дверь.

– Суд постановил оставить Лигунову под домашним арестом, – сообщил Орлов.

– А как же стационар с охраной? – удивился Стас. – Она ж насквозь больная.

– Пока нет результатов судебно-медицинской экспертизы, суд решил вот так. Дата экспертизы будет назначена позже. А пока что, по мнению судьи, опасности для общества она не представляет.

– Бред какой-то. Самый гуманный суд в мире, – вспомнил Крячко. – Она подозревается в убийстве. Какой тут может быть домашний арест?

– Но нам это на руку, – возразил Гуров. – Не придется таскаться в больницу и дожидаться часов приема. Вчера, когда я обходил соседей и расспрашивал их о консьерже, то и о Елизавете Ильиничне кое-что узнал. Прежде чем стать домоседкой, она активно общалась с людьми, заходила к подруге на чай, вместе с ней ездила на дачу. Ее покойного мужа вспоминают с теплотой и уважением. А некоторые, я бы даже сказал, с исключительным пиететом. Не знаю, в чем тут дело. Может быть, все сводилось к заискиванию перед этой семьей, ведь супруг Елизаветы Ильиничны занимал высокий пост в МВД, а у нас чем ты главнее, тем чаще тебе будут улыбаться. Помнят и невестку – бывшую жену сына Лигуновых. Приличная, говорят, была женщина. Все изменилось после того, как они развелись. По наблюдениям соседей, именно тогда Елизавета Ильинична и превратилась в Снежную королеву. Целиком сосредоточилась на внуке. Оборвала все связи с подружками вплоть до того, что не отвечала на их телефонные звонки. Будто бы боялась, что ее начнут расспрашивать, лезть в ее жизнь. Будто старалась спрятать то, что уже было всем известно. Отсюда вопрос: а почему мальчишка остался жить с бабушкой? Почему не выбрал отца или мать, которые разъехались в разные стороны? Или сама Елизавета Ильинична так решила? Или они сами воспользовались возможностью спихнуть ребенка на бабушку? Лигуновой эта тема неприятна, она не хочет ее обсуждать. Не касается вообще, а если приходится, то мгновенно «закрывается». Намекнула лишь на то, что сын не смог сохранить свой брак. Тот факт, что она убила девушку своего внука, может указывать на ее нестабильное психическое состояние. Возможно, истоки этого состояния и идут с некоего душевного разлома, случившегося как раз таки в момент развода ее сына с матерью Евгения. Я, как и Стас, не могу уложить в голове то, что подозреваемую в убийстве вдруг отправляют под домашний арест. Это нонсенс, я с таким раньше не сталкивался. Но не нам спорить с судебной системой. Хотелось бы покопаться в ее прошлом, это может привести к событиям в будущем. К убийству Карины.

– Полагаешь, развод сына повлиял на Лигунову именно так? – с сомнением спросил Орлов. – То есть она что, все эти годы взращивала в себе внутреннего