Пожиратели тьмы. Токийский кошмар - Ричард Ллойд Пэрри

Кристиана на некоторое время присмирела. Отвергнутая обоими своими любовниками, она молча терпела сплетни о своей репутации. Я не опасалась мести с ее стороны, так как не считала ее достаточно умной, чтобы заподозрить, что это я подстроила события той ночи. А мы с Гамлетом, преданные друг другу заговорщики, никогда никому не рассказывали, что именно мы были авторами этой трагикомедии.

Через неделю после празднования юбилея царствования короля Гамлета принц Гамлет вернулся в Виттенберг. Мы попрощались с ним в прихожей возле его комнат, когда вечерние тени погасили дневной свет. Мы простились поспешно, эти мгновения были украдены у часов, которые принц провел вместе с королем и матерью. Он обещал писать часто, но мне хотелось услышать от него более нежные слова.

– Ты любишь меня? – осмелилась я спросить у него.

– Неужели ты в этом сомневаешься? – ответил он.

– Не буду сомневаться, если ты это скажешь.

– По-моему, я не слышал твоих уверений в любви, – сказал он, задумчиво нахмурив брови.

– Значит, ты меня не слушал, – весело ответила я.

– Ах, давай прекратим этот ненужный спор, и пускай вместо слов говорит молчание, – произнес Гамлет, целуя меня в последний раз.

После отъезда Гамлета я припоминала все наши встречи, которые сохранила в памяти. Это правда. Я никогда не говорила ему «Я тебя люблю». В самом деле, я не знала, можно ли назвать любовью то, что я чувствовала. Знала только, что после отъезда Гамлета меня охватило ощущение растерянности и утраты.

Гертруда тоже стала унылой и мрачной, когда сына не было рядом. Я прислуживала ей, снова став покорной, до тех пор, пока она не вернула мне свое расположение. Я поняла, что королева меня простила, когда она попросила почитать ей кое-что из сборника любовных сонетов, которые, по слухам, недавно вошли в моду в Англии. Когда я читала вслух эти стихи, мне казалось, что поэт, тоскующий в разлуке со своей возлюбленной, очень точно передал мою собственную печаль.

– «Уехал он, а я одна лежу в тоске…» – Возможно, это могло стать рефреном моего сердца. Я прочла другое стихотворение: «Надежда, ты не шутишь, ты серьезна?»[6] Неужели Гамлет лишь шутил, ухаживая за мной? Я думала о своем незнатном происхождении. Как я посмела надеяться на любовь Гамлета? Эта поэзия служила мне слабым утешением.

Именно те сонеты, в которых восхваляли прекрасные губы дамы и ее глаза, вызывали печаль у Гертруды. Она смотрела в зеркало, и сетовала на свой возраст и увядающую красоту. Я попыталась ее ободрить.

– Какая женщина пожелала бы иметь коралловые губы и глаза, подобные звездам? – спросила я. – Коралл твердый и ноздреватый, а звезды – всего лишь тусклые блестки на небесном куполе.

– Ну-ну, Офелия, ты не чувствуешь поэзию, – упрекнула меня Гертруда. Она взяла книгу и прочла вслух, пока я расчесывала ее волосы:

– «Эти локоны янтарные в сеть поймали мое сердце». – Она подняла глаза и вздохнула. – Когда-то у меня были такие локоны. Теперь зеркало отражает жесткие седые волосы, которые растут у меня из головы.

– Они сверкают, как серебряные нити среди золотых, – ответила я, заплетая ее густые волосы в одну толстую косу.

– Теперь ты говоришь, как поэт, – вздохнула она. – А поэты все лгуны.

Гертруде трудно было угодить, поэтому я молчала.

– «Любимая моя, как ты прекрасна, но жестока не меньше, чем красива»[7], – прочла Гертруда. – Ты подумай, почему женщина всегда презирает влюбленного поэта, который ее боготворит?

– Может быть, она его не любит, – высказала я предположение. Гертруда молчала. Иногда она задавала такие вопросы, чтобы научить меня искусству любви. – А вы как думаете, миледи?

– Я думаю, она должна быть жестокой, если хочет быть любимой, – объяснила Гертруда. – Стоит женщине уступить желаниям мужчины, и он отвергнет ее, как недостойную его любви.

Услышав это, я встревожилась. Будет ли Гамлет любить меня меньше из-за того, что я не таила свою любовь к нему? Неужели любовь подобна голоду, который легко удовлетворить пищей? Или она растет, если ее больше питать? Следовало ли мне воздерживаться от поцелуев, разжигая его аппетит?

Но Гертруде я ответила только:

– Возможно, эта дама ждет, чтобы поэт женился на ней прежде, чем она что-то ему позволит?

– Нет, они никогда не поженятся! Любовь невозможно так легко удовлетворить, – с горечью ответила она.

– Тогда поэт не лжет, так как несчастная любовь является темой всех этих сонетов, – заявила я.

– Я прекращаю этот спор, Офелия, – устало махнула рукой Гертруда. – А теперь натри мне виски этим маслом, и я пойду спать.

Увы, плохое настроение Гертруды невозможно было исправить моими усилиями. Они с королем ссорились в ее спальне, я слышала их голоса, но не слышала слов. Иногда я видела ее припухшие от слез глаза. И гадала, не Клавдий ли посеял семена раздора между ними. Бремя управления государством делало короля седым и серьезным, а Клавдий был по-прежнему энергичным и похотливым, с каштановой бородой. Его красные губы оставались влажными, а взгляд черных глаз – смелым и пронзительным. Дамам льстило его внимание, но при одной мысли о том, что толстые руки Клавдия могут прикоснуться ко мне, меня бросало в дрожь. К счастью, Клавдий оставил меня в покое, как дичь слишком мелкую для его честолюбивых целей. Но он часто заставлял Гертруду смеяться и краснеть. Возможно, в его присутствии она чувствовала себя снова молодой и красивой, дамой из сонетов, желанной для мужчины, который не может ее получить.

Я надеялась прочесть в письмах Гамлета, что он скучает по мне, но они были совсем не похожи на любовные сонеты. Однажды в мае, после полудня, я сидела у окна в западном конце галереи королевы, стараясь разгадать вымученное остроумие его последнего письма.

«Любовь моя, больше не разжигай во мне страсть, чтобы не поглотить весь мой разум и не лишить меня силы воли. Пусть мужчины не порицают меня за то, что я называю твоей любовью, ради которой я поднимаюсь и падаю».

Эти слова я перечитывала много раз, но никак не могла уловить их смысла. Было ли это истинной страстью влюбленного, бросающего вызов другим мужчинам, или жалобой ученого, которому мешает ложная страсть? Гамлет, вдали от меня, все больше становился для меня загадкой, богом в маске с двумя лицами, и оба лица скрывали еще одного Гамлета.

Как мне ответить на это странное чувство? Когда я смотрела на королевский сад, меня осенила идея. Не прошло и пяти месяцев с тех пор, как мы с Гамлетом любовались там золотисто-румяными яблоками. Сейчас деревья были усыпаны цветами. Я напишу сонет, опишу бело-розовые лепестки, трепещущие в теплом воздухе и опускающиеся на землю. Не понимая намерения, с которым Гамлет написал это письмо, я из осторожности не стану выражать мою тоску по нему.