Молния над океаном - Эва Киншоу

Тут же открылась дверь, и на пороге холла, словно судьба, появился Бенджамин — в шортах и майке. Он щелкнул выключателем и растерянно щурился, пока глаза привыкали к свету. Потом, проведя рукой по растрепанным волосам, заметил:

— А я уж совсем решил, что в дом пробрались грабители.

— Как видишь, нет, — огрызнулась Симона. Ей стало неприятно, что Бенджамин застал ее в момент оплошности. — Интересно, почему проснулся именно ты, а не Антуан?

Она открыла шкафчик и вытащила тряпку, чтобы прибраться. Сегодня мне явно не везет, мрачно подумала она.

— Антуана здесь нет, — сообщил мистер Рок и подошел ближе, чтобы помочь ей. — Он звонил, когда ты ушла спать, — беспокоился о любимой сестре. И еще сказал, что дома сегодня ночевать не будет.

— Нашел о ком беспокоиться! — проворчала Симона, опускаясь на колени и вытирая залитый пол.

— Кажется, ему спокойнее, если я рядом с тобой.

— Много он понимает в жизни!

— Симона, давай я тебе помогу, — решительно сказал Бен и отобрал у нее тряпку.

Оба опять оказались так близко — стояли на коленях буквально в нескольких дюймах друг от друга. Смутившись, она поспешно поднялась и отошла к кухонному столу.

— Кстати, ты, наверное, голодна?

— Немного. А как ты догадался? — удивилась она, усаживаясь на стул.

— Но я же видел, твой ужин остался на тарелке. Ты не съела ни кусочка. Я, впрочем, тоже… Может быть, сделать сандвичи?

— Да, это было бы неплохо, — пробормотала Симона.

Бен быстро вытер кофейную лужу, а затем ловко, как фокусник, приготовил их поздний ужин. Не успела Симона оглянуться, как на столе перед ней возникла тарелочка с двумя золотистыми, поджаристыми сандвичами с ветчиной и сыром, и ее любимая чашка с горячим чаем. Но это было уже слишком! Когда он только умудрился заметить, что она любит пить чай именно из нее?

— Для сына миллионера ты слишком хорошо приспособлен к жизни, — с нескрываемым удивлением произнесла она. — Как это тебе удалось?

Бенджамин улыбнулся и неторопливо расположился напротив.

— После стольких лет, проведенных в экспедициях, поневоле становишься универсалом.

— Ну да, ты же у нас путешественник, — вспомнила она. — А чем занимается остальная твоя родня — финансовыми операциями, спекуляциями на бирже?

— Отец и брат — да. Но свой первоначальный капитал мои предки сколотили на скотоводстве.

— Интересно, и как же твой отец отнесся к тому, что ты не пошел по его стопам?

— Крайне негативно. Впрочем, я и без того безумно раздражаю его, что бы ни сделал.

Симона с интересом посмотрела на него.

— Конфликт отцов и детей, да?

— Можно и так сказать, но это касается только меня. Мой старший брат поддержал семейные традиции и без особых колебаний устремился проторенной дорогой предков.

— А как мать относится к твоим увлечениям?

— Она приветствует любой шаг, сделанный поперек воли отца. У них то, что в бомонде называется «открытый» брак. На девяносто процентов они друг друга терпеть не могут, на десять — вынуждены общаться.

Симона взяла чашку и пригубила чай.

— Как все это… неудобно, — задумчиво проговорила она. — А просто взять да развестись им никогда не приходило в голову?

— Видишь ли, это сопряжено с определенными финансовыми потерями для каждой из сторон. Мать шантажирует его тем, что в случае развода затребует всю причитающуюся ей по договору долю имущества, а отец, знаешь ли, страшно не любит расставаться с деньгами — с центом или миллионом, все равно.

— И тут еще ты со своей научно-художественной карьерой! — усмехнулась Симона. — Стало быть, твой выбор — это акт освобождения от пут семейной жизни?..

— Красиво звучит, — усмехнулся Бенджамин. — Нет, дело обстоит несколько иначе. Да, я поклялся однажды в юности, что сам себе сделаю имя и карьеру. Но более важным фактором было то, что я с детства обожаю фотографию и киносъемку. Я терпеть не могу жизнь клерка, когда изо дня в день торчишь за столом от звонка до звонка. Я ненавижу банки и финансы. По большому счету, я ненавижу юриспруденцию, хотя и получил диплом юриста, дабы потешить душеньку отца…

— Так ты еще и адвокат?

— У меня степень бакалавра юридических наук, но мне не пришлось ни минуты проработать в юридической конторе. А что, профессия адвоката для тебя более приемлема, чем роль бродячего фотографа? Извини, я не хотел тебя обидеть…

Симона подлила себя чаю и задумчиво проговорила:

— А что, если я, узнав, кто ты такой, тут же бросилась бы к тебе с распростертыми объятиями?

Бенджамин криво усмехнулся.

— Эта точка отношений пройдена, мисс Шарне, — саркастически заметил он. — Получилось то, что получилось. Нас бросило друг к другу без какой бы то ни было оглядки на обстоятельства, это волнует меня и не дает покоя.

— Очень заметно, — съехидничала Симона и встала. — Спасибо за ужин! Однако пора спать…

Бен поймал ее руку.

— Не уходи, Симона, впереди вся ночь, успеешь отдохнуть. Ты можешь сколько угодно делать вид, что ничего не произошло, но я так не могу и не хочу! Почему нельзя даже говорить об этом? Мы не дети и должны видеть ситуацию такой, какова она на самом деле. Мы спали друг с другом, и, помимо всего прочего, это может обернуться твоей беременностью!..

— Я не беременна! — вырвалось у Симоны.

— Откуда это известно? — усомнился Бен. — Ты была у врача или проводила тест?

Глаза ее метнулись в сторону.

— Нет!.. Но я знаю.

Бенджамин чуть коснулся ее плеча.

— Извини, мне показалось, что ты слишком бледная и…

Симона, пытаясь избежать излишне откровенной беседы, торопливо кивнула.

— Тогда я вообще ничего не понимаю! Если у тебя нет никаких оснований бояться последствий нашей безумной страсти, почему ты с таким упорством молчишь?

— Да я не молчу, Бен, — устало выдохнула она. — Мы все время о чем-нибудь говорим.

— Не притворяйся, ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Разве не были мы счастливы в тот миг? — не сдавался он. — И разве не ты проспала в моих объятиях до самого рассвета?

Когда Симона снова ничего не ответила, на лице у него заиграли желваки.

— Мы были на вершине блаженства, ничего не боялись и ни о чем не думали… Ты не могла так быстро все забыть, верно?

— Я? — испуганно переспросила она. — Не знаю…

— Послушай, сядь и давай обсудим все спокойно.

Она какое-то время стояла у лестницы, глядя в ночную пустоту дома, затем покорно уселась на ступеньку. Бенджамин опустился рядом, и она тут же ощутила идущее от него волнующее тепло.