Мастер охоты на единорога - Анна Малышева

– В Лунинец, это крошечный городок, тут, рядом с Пинском. Мне нужно навести справки об одном человеке…

– Я ничего не понимаю… – Голос Павла был еле слышен, но Александра различила недоуменные, почти возмущенные нотки. – Зачем вам туда ехать? Я ведь просил навести справки в музее! В музее, слышите?!

– Я пыталась это сделать, но знаете, заведующая не очень-то шла мне навстречу! – Александра повысила голос, косясь на мужчин, которые в этот миг вошли в тамбур, переходя из вагона в вагон. – Однако удалось узнать кое-что по существу дела… Вы знаете, что ваш друг снимал в хранилище музея, с согласия девушки, замещавшей в марте заведующую?

– Я впервые об этом слышу! Какая еще девушка?

– Вот в ней все и дело, я ее сейчас пытаюсь найти! Ваш друг ухаживал за ней, внушил ей какие-то надежды, и ради него она нарушила музейные правила, пустила его в хранилище, позволила делать там снимки. После этого случая ее уволили, и она уехала из Пинска! Сейчас я еду к ней на родину, в этот самый Лунинец… Надежд найти ее там мало, но больше уцепиться не за что. Ваш приятель мертв, и кроме этой девушки, никто не знает, что именно он там снимал. А ведь наверняка ваш друг снял и пару гобеленов, о которых рассказал вам!

– Наверняка… – после паузы ответил Павел. Теперь его голос звучал почти смиренно. – А что вы думаете предпринять, если не найдете ее в Лунинце?

– Об этом я стараюсь не думать… – призналась художница. – Боюсь, тогда шансы что-то узнать сведутся почти к нулю. Разве что чудо поможет… Очаровать заведующую я не надеюсь. Если бы она была податлива, я бы уже это сделала!

– Увы… Увы… – словно про себя бормотал Павел. – Все оказалось сложнее, чем я думал…

Внезапно его голос словно приблизился и зазвучал отчетливо и ясно.

– Может быть, мы бросим это предприятие? – нерешительно произнес мужчина. – Я вижу, что все зашло в тупик. Какой смысл искать девушку? Если ее уволили, она нам ничем уже не поможет… В хранилище без своего человека не попасть!

– Как знать! – возразила Александра, удивленная его предложением, являвшим разительный контраст с прежними уговорами. – Во всяком случае, стоит попробовать, раз уж я здесь. Да и вы сами можете кое-что сделать! Должен был остаться фотоаппарат, которым снимал ваш друг, карта с фотографиями, диск – не знаю уж, куда он их перенес… Попробуйте поговорить об этом с вдовой! И поскорее, прошу вас!

– Вы правы! – согласился Павел. – Если он снимал в хранилище, есть шанс, что и гобелены попали на снимки. Мне он, правда, никаких фотографий не показал. Я сейчас же позвоню Ольге.

– Поторопитесь, потому что, может быть, вы первым что-то узнаете! – подбодрила его художница. – Ведь вы поймете по фотографии, что перед вами именно те гобелены, о которых вам рассказывала бабушка?

– Разумеется! – заверил ее Павел. И, завершая разговор, повторил фразу, которая уже стала привычной слуху женщины. – Будьте осторожны…

Сойдя на станции, миновав двухэтажное здание вокзала, Александра остановилась посреди привокзальной площади, вымощенной брусчаткой. Первый же прохожий объяснил ей, как найти нужную улицу, но она не торопилась трогаться в путь. Идти предстояло всего минут десять, как ей сказали. «Если я только правильно поняла…» Прохожий говорил только по-белорусски, и так необычно, что Александра, в принципе понимавшая этот язык, слегка растерялась. Перед поездкой Татьяна с улыбкой рассказала ей о том, что «полещуки», то есть жители Полесья, куда они ехали, говорят так диковинно, что их с трудом понимают остальные белорусы.

«На самом деле, я просто боюсь туда идти… – подумала женщина, в нерешительности оглядывая площадь. – Ее там наверняка нет, этой несчастной Натальи. И что я тогда буду делать? Поеду в Питер, заберу остаток гонорара и вернусь в Москву? И прощайте единороги?»

Она двинулась в путь, неторопливо, разглядывая дома, с удивлением поддаваясь особенному очарованию этого крошечного, чистенького городка, очень похожего на районный центр где-нибудь в польской глуши. Застройка была в основном межвоенная, до 1939 года, о чем свидетельствовали и надписи на многих домах. Тогда Лунинец и впрямь относился к польским территориям. Костел, переулок, вымощенный круглыми булыжниками, прянично нарядная центральная площадь, фонтан, в котором резвились по случаю жаркого вечера полураздетые дети… Почтамт с башенкой и двухэтажные разноцветные домики с плоскими колоннами, с полукруглыми окнами во вторых этажах и в мансардах, над которыми почти везде виднелся барельеф в виде лучей восходящего солнца – очень популярный в Полесье архитектурный мотив.

Александра внезапно поймала себя на том, что начала улыбаться. «До чего милый городок! А я никогда о нем не слышала…»

Еще раз спросив дорогу, она повернула с одной из центральных улиц и углубилась в квартал частного сектора. Здесь тянулись огородики, мелькали теплицы. Откуда-то слышался возмущенный крик гусей. Нужный дом располагался в самом конце улицы.

Он как будто стыдился своей покосившейся ограды из серого штакетника, облезлых, некогда синих стен, шиферной трухлявой крыши, цвета старого осиного гнезда. Его соседи выглядели сытыми, благополучными, ухоженными, на него же явно никто не обращал внимания. Его не холили, не любили, но в нем явно жили – на крыльце сушились какие-то тряпки, дверь в сени была открыта, в огороде валялось забытое цинковое ведро. Александра тронула калитку – та была не заперта.

«Не съедят же меня тут, в самом деле, – подумала она, подбадривая себя. – Лунинец вообще не похож на город, в котором может что-то произойти! Хотя в таких городках иногда случаются вещи, от которых волосы встают дыбом… Только шума от здешних происшествий меньше…»

– Хозяева дома? – крикнула она, не решаясь войти во двор. Александра не исключала возможности, что где-то на задах дома спит собака, проворонившая ее приход.

Ответили ей неожиданно с другой стороны, из-за соседского забора – солидного, из коричневого крашеного профлиста.

– Дома они, куда они денутся!

Из-за забора высунулась голова мужчины, увенчанная светлой кепкой. Мужчина разглядывал Александру пристально и бесцеремонно, словно запоминая ее приметы. Женщина внутренне поежилась, такими колючими были его серые маленькие глаза, словно вдавленные в глубь черепа.

– Целые дни к ним люди таскаются, – добавил мужчина, не сводя с Александры цепкого взгляда. – И ночью тоже покоя нет! Стучатся к ним, песни орут…

Он говорил по-русски, и очень чисто. Художница попыталась изобразить приветливую улыбку:

– Мне они нужны по делу. То есть мне нужна Зворунская… Наталья Зворунская. Может, вы подскажете, здесь она или нет?

– Да вы что? – изумился сосед. – Наталья давно уехала отсюда, в Минск, учиться! Слава богу, в голове у нее кое-что водилось, не в пример родителям… Мир их праху, конечно! Что она тут забыла, чтобы сюда возвращаться! А когда уезжала, так с мачехой поссорилась, что они едва друг друга не поубивали.