Французская рапсодия - Антуан Лорен

Однажды утром ему позвонил галерист и сказал, что, по слухам, активистки движения Femen планируют провести возле его инсталляции акцию протеста. Bubble, якобы заявили они, изображает мужской мозг, поэтому служит символом торжества фаллократии, что вызывает их глубокое возмущение. Лепель страшно обрадовался: это была бесплатная реклама. Но проходил день за днем, а слух так и остался слухом. Истеричные блондинки с сиськами, исписанными политическими лозунгами, так и не появились возле его творения. «Чего эти сучки тянут?» – написал он по имейлу своему галеристу. «Не знаю, – ответил тот, – наверное, передумали». В ближайшую субботу Лепель инкогнито отправился в сад Тюильри, где своими глазами убедился, что гуляющие горожане отводят созерцанию его инсталляции не больше пары секунд. Бросив на нее беглый взгляд, они отворачивались и шли себе дальше, толкая перед собой детскую коляску, обнимаясь или поедая сахарную вату. Поставь перед ними цирковой шатер или монгольфьер, они уделили бы им больше внимания. На фоне инсталляции фотографировались молодые японки с наклеенными на лица улыбками, но ровно то же самое они делали бы в парке Евродисней, встретив на тропинке человека, переодетого в костюм пса Плутона. Но хуже всех были так называемые менеджеры среднего звена, которые шли через сад, возвращаясь с обеда. Эти перемещались группками по четыре-пять человек, поглощенные разговором с коллегами или – чаще – с собственным мобильником, и вообще не смотрели на Bubble. Если бы на выходе из Тюильри их спросили: «Вы не заметили в саду ничего необычного?» – они бы сказали: «Нет, а что?»

По-настоящему хорошая новость пришла из Катара. Организаторы чемпионата мира по футболу 2022 года связались с галеристом Лепеля и попросили его обратиться к художнику с предложением «подумать о надувной скульптуре для открытия спортивного праздника». «Надо содрать с них по максимуму!» – мгновенным имейлом ответил тот, окрыленный интересом к своему творчеству со стороны монархий Залива. Он уже работал над некоторыми проектами, в том числе над шипом с гигантской бутсы – его трехметровый (не надувной) макет стоял у него в мастерской, но пока не приносил автору удовлетворения: отделенный от бутсы, шип не поддавался идентификации; с тем же успехом его можно было принять за элемент рекламы гвоздей, проводимой в рамках акции выходного дня в строительном супермаркете «Касторама». До шипа у него была еще одна идея: гигантский мочевой пузырь, наполненный гелием, но он вовремя вспомнил, что первые воздушные шары делали как раз из мочевых пузырей свиней, а предложение катарцам разместить перед входом на стадион мочевой пузырь свиньи может вызвать с их стороны некоторое непонимание.

– Не надоело целыми днями валяться на диване и смолить косяки? – спросил Лепель.

Ирина повернула к нему голову с дивана и уставила на него свои расфокусированные зрачки.

«Пора выставить ее отсюда, – подумал Лепель. – И чем раньше, тем лучше». Сожительство с порноактрисой имело как свои преимущества, так и свои недостатки, и главный из последних заключался в том, что на первом этаже дома было не продохнуть от табачного дыма.

Лепель познакомился с ней во время работы над проектом Sexus, красноречивое название которого говорило само за себя. На протяжении нескольких недель он носился с идеей перейти от гигантских инсталляций к широкоформатной цифровой фотографии. Предполагалось, что снимками, выпущенными крайне ограниченным тиражом, заинтересуется богатая и падкая на новизну клиентура. Лепель давно усвоил, что миром правят деньги и секс. В каком виде представить первое, он не имел понятия, а потому обратился к второму. Лепель использовал все свои связи, чтобы ему помогли подыскать двух моделей – парня и девушку, которые должны были заниматься любовью перед объективом фотоаппарата. Его свели с русской девушкой, снимавшейся в порнофильмах за баснословные гонорары, и с молодым человеком с более скромными притязаниями. Фотосессию Лепель организовал у себя дома, и ее результатом стала серия из десяти «картин», которые после обработки в графическом редакторе приобрели стилистические черты абстракционизма, но все же оставались вполне предметными.

– Это что еще за хрень? – воскликнул галерист, когда Лепель принес ему отпечатанные снимки. – Ты что, хочешь пустить прахом все, чего мы добились? Запомни: Бюрен – это полосы; Отониэль – это цветные шарики; Аннет Мессаже – подвешенные тряпичные куклы; Уорхол – раскрашенные фотонегативы; Лихтенштейн – картинки из комиксов; Дэмьен Хёрст – корова в формалине, а ты – гигантские надувные инсталляции. Каждый должен заниматься своим делом, а не морочить мне голову. Это же с ума сойти – ты нашел свой стиль, а теперь хочешь зарезать курицу, несущую золотые яйца? А заодно и меня? Это чистая безответственность. Забери это дерьмо и больше никому не показывай.

От этой попытки у него осталась Ирина, которой он разрешил пожить у себя неделю. С того дня минуло полгода. Ирина говорила по-французски с чудовищным акцентом и жутчайшими ошибками. Иногда она исчезала на несколько дней, а потом без всяких объяснений появлялась снова. Лепель подозревал, что она промышляет проституцией – персонал роскошных отелей наверняка не раз видел, как она, изящная и стройная как былинка, шествует через вестибюль под ручку с одним из своих соотечественников. Порнофильмы, в которых она снималась, отличались достаточно высоким качеством, чтобы использовать их как визитную карточку, и в принципе она была совершенно права в стремлении монетизировать свои таланты – ужин с шампанским, дорогие подарки и так далее. Для Лепеля преимущества ее присутствия в доме заключались – помимо секса – в том, что она ходила по магазинам и неплохо готовила. Стиркой занималась тоже она.

С эстетической точки зрения, появляться на официальных коктейлях рядом с красоткой ростом метр восемьдесят два сантиметра было несомненным плюсом. Лепель неоднократно замечал панический огонек в глазах собратьев, стоило им осознать, что это его спутница. Но все эти достоинства меркли в сравнении с необходимостью полгода терпеть в своем доме ленивую обкуренную суку. Если она не смолила косяк, то часами торчала в Фейсбуке или трепалась по-русски по телефону со своими подружками, а может, и любовниками. Лепель понятия не имел, о чем они говорили, – он ни слова не понимал по-русски. Время от времени он слышал, как она произносит его имя, и терялся в догадках: что она про него рассказывает?

Она приехала из глухой сибирской деревни, названия которой не было ни на одной карте. Однажды она показала ему на айфоне фотографии своих подруг, которые, как и она, мечтали стать моделями и чьи судьбы сложились по-разному, и Лепель буквально остолбенел. Суровые мужики с просмоленными лицами и краснолицые бабы породили неземных созданий – тоненьких, с ногами, растущими от шеи, с прозрачной фарфоровой кожей и почти совершенными чертами. Он решил, что это какая-то генетическая мутация, не иначе. Ирина – дочь рыбака, Лена – дочь тракториста, Юля – дочь шофера автобуса, Таня – дочь бригадира, Аня – дочь лесоруба… Каждая из них могла украсить собой обложку «Вог». «Сколько вас там таких?» – изумленно спросил он, не в силах избавиться от ощущения, что только что просмотрел бортовой журнал космического корабля пришельцев. Особенно его поразила такая деталь. Щека одной Ирининой подруги, невероятно красивой девушки, была обезображена шрамом. Ирина объяснила, что это дело рук ее парня, узнавшего, что она тоже собирается пройти отбор в модельном агентстве. В тот день, когда они отправились купаться на реку, парень выбрал камень поострее и ударил девушку по лицу, изуродовав ей щеку. Он сделал это потому, что не хотел, чтобы она уезжала, не хотел ее потерять. Потом, продолжила Ирина, он заперся в доме у своих родителей и трое суток не показывался наружу – не ел, не пил и горько плакал. Она тоже прорыдала три дня. После этого они помирились, и сейчас у них все хорошо.