Иван Путилин и Клуб червонных валетов - Роман Добрый

Путилин на секунду задумался, прошелся, потом круто остановился перед нами и сказал:

– Ну, господа, прошу покорно в мою гардеробную!

В комнате, находившейся рядом с его служебным кабинетом, хранились знаменитые «путилинские чудеса» по части поразительных, волшебных превращений.

Несколько шкафов были сплошь набиты костюмами, одеяниями всевозможного характера.

Тут рядом с мантией антихриста висел костюм трубочиста; там бок о бок с блестящим мундиром гвардейского полковника красовались отрепья нищего. Какая живая панорама похождений гениального сыщика!

Близ больших шкафов находились небольшие, со стеклами шкапчики, в которых были расположены парики, усы, бороды, накладки.

Два туалетных столика, на них все аксессуары грима: краски, пудра, белила, румяна, карандаши, щеточки…

Это была поистине удивительная лаборатория.

– Господа, позвольте мне теперь заняться вами.

– То есть как это? – удивился я.

– Очень просто. Ты и господин Статковский будете свитой сибирского золотопромышленника.

– А ты, Иван Дмитриевич? – вырвалось у меня.

– А я – им самим.

Какая поистине началась любопытнейшая работа! Исключительный талант Путилина по части метаморфоз сказался тут во всем блеске.

– Ты, доктор, будешь у меня плешивым во всю голову… Неугодно ли этот парик. Серые бакенбарды… Так, так… И толщинку… И этот вот сюртук… И эти брюки…

Быстро, ловко, поразительно умело он преображал меня.

– Ну-ка, полюбуйся на себя!

Когда я взглянул в зеркало, я не узнал сам себя: на меня глядел толстый, лысый старик.

– На бриллиантовую булавку… Вот перстни…

Затем он принялся за Статковского.

– Вас, голубчик, помолодить надо… Вас-то особенно. Вы ведь будете моим руководителем. Поняли? Просвещать будете миллионера.

Появился широкий воротник с отворотами; яркий, цветной галстук бантом; вычурный жилет…

– Черт возьми, чем вы не франт первой руки! – Рассмеялся тихим, довольным смехом гениальный человек.

Мы оба с изумлением смотрели друг на друга.

– Да неужто это вы, пан доктор?

– Да неужто это вы, пан Статковский? – ответил я ему в тон.

– Ну а теперь позвольте мне заняться собой! – весело проговорил Путилин. – Господа, идите в кабинет, я сейчас туда приду.

Прошло минут двадцать.

– Скажете, пожалуйста, господа, могу я видеть его превосходительство, господина Путилина? – раздался чей-то хриплый бас.

Мы обернулись.

На пороге кабинета стоял коренастый господин с черными волосами, густыми длинными бакенбардами «котлеткой», с одутловатым лицом. Видимо, он не дурак был выпить.

Одет был новый посетитель в коричневый фрак, белый жилет, белый галстук. Чудовищно толстая золотая цепь колыхалась на животе его.

– Мне-с по экстренному делу! – продолжал оригинальный гость.

– Войдите, господин Путилин сейчас будет здесь, – ответил я.

– А как же это ты, доктор, в моем кабинете, без моего разрешения посетителей принимаешь? – расхохотался господин в коричневом фраке.

Я только руками развел.

Это был Путилин.

К каменному особняку, находящемуся в Гусевом переулке, в то время не столь еще застроенному, как ныне, в довольно поздний ночной час подходили разные фигуры.

Если посмотреть с улицы, то дом казался или необитаемым, или спящим. Ни полоски света! Ни звука, ни шороха, ни проблеска жизни!

Высокая массивная дубовая дверь хранила тайну странного обиталища неведомых существ.

Фигуры (были мужчины и женщины) подходили большей частью поодиночке к таинственным дверям и после какого-то условного стука исчезали в недрах распахнувшейся двери, которая затем так же быстро захлопывалась.

Но если дом снаружи не подавал ни малейшего признака жизни, зато внутри он кипел, шумел, волновался. Более разительного контраста трудно представить себе.

Целый ряд комнат, убранных с кричащей роскошью дурного тона, были залиты светом канделябров, люстр и стенных бра.

Комнаты были переполнены гостями, одетыми элегантно и принадлежащими, очевидно, к хорошему кругу общества.

Правда, среди дам резко бросались в глаза разодетые чересчур ярко фигуры дорогих камелий – кокоток, но это трогательное слияние, по-видимому, не особенно шокировало чопорных петербургских матрон.

Да и не до того им было.

Во всех комнатах стояли карточные ломберные столы, на которых шла бешено азартная игра.

Это было настоящее капище грозного бога Ваала.

Возгласы игроков заглушались шелестом бумажек, таинственно-мелодичным звоном золота.

«Бита!» – «Полторы тысячи?» – «Позвольте сначала получить…» – «Что же, вы мне не верите?» – «Господа, господа, не задерживайте талию…» Вокруг столов толпились зрители. Среди них были такие, которые уже успели все «спустить» и теперь с завистью и холодным отчаянием в воспаленных взорах жадно глядели на чужую игру, на чужое золото. Лица играющих были бледны, возбуждены. Переход от радости выигрыша к ужасу проигрыша, надежда, разочарование, злоба, ненависть, бешенство – все это составляло пеструю, разнообразную гамму.

Весь воздух этого тайного капища, воздух, наполненный запахом духов, табачного дыма, косметики и острого разгоряченного пота, казалось, был пропитан «золотой пылью», патологическим безумием цинично откровенного азарта. И дышать было трудно, почти нечем.

Сердце билось тревожно, руки дрожали, кровь бешено бросалась в голову, мутя рассудок.

– Золото! Золото! – проносился таинственный, насмешливый голос незримого духа.

Кого тут только ни было!

Рядом с блестящими офицерами гвардии терлись субъекты неопределенной профессии, с великолепными манерами, но, может быть, с клеймом каторжников на спине; там, около молодых купеческих сынков, играющих на деньги, захваченные из тятенькиных касс-выручек, вертелись «золотые мухи» Петербурга, золотящие свои крылья в притонах подобного рода; чиновники, проигрывающие свое скудное и жирное жалованье; биржевые артельщики; маклеры, «зайцы», альфонсы и даже служители искусств – актеры и актрисы.

Среди всей этой разношерстной толпы особенное внимание обращал на себя горбатый старый еврей с длинной седой бородой.

Он переходил от стола к столу, внимательно ко всему приглядываясь и прислушиваясь.

Почти с каждым гостем он перекидывался фразой, другой.

– Господин барон что-то грустен, не играет. Почему?