Всё сложно - Юлия Краковская

Тогда мне казалось это чем-то устаревшим, но теперь, живя во Франции, я прекрасно вижу, что остаются без образования, которое бесплатно и доступно, и занимаются совсем простой работой только очень простые и недалекие люди, обычно из низших слоев населения. Похожие различия были и на моей родине – в Советском Союзе. В Израиле бывает по-разному: моя подруга Шели – инженер, живет со своим парнем-крестьянином; моя образованная и интеллигентная подруга Оля работает поваром. Всяко-разно у нас бывает, хотя почти все мои друзья – инженеры, дизайнеры и программисты.

Я начала потихоньку прозревать. Как-то вечером мы пошли в тот самый ресторан, в котором отмечали свадьбу. Ресторан был отличный и дорогущий. Платила, как всегда, я, но, типа, мы же семья и у нас общие деньги. Когда мы вышли покурить на балкон, Жоффруа сказал:

– Ты такая замечательная, с тобой так хорошо, что хочется делать для тебя больше и лучше.

Я посмотрела на него и очень хотела спросить, что же именно он для меня сделал. Но не спросила.

Через некоторое время мне пришлось поехать в командировку вместе с Карин. Я очень переживала, работала перед этим три недели подряд с утра до вечера без выходных, предстояла встреча с голландцами – самыми крупными клиентами компании, – нужно было объяснить им новые функции системы. Я ничего подобного раньше не делала, функциональность работала плохо, и мы все эти три недели бились над тем, чтобы она работала лучше. Я переживала о том, что надеть. У меня не было решительно ничего приличного. Хорошо, что Нинель помогла мне подобрать одежду. Я совсем разучилась одеваться за то время, что у меня не было денег. Да и вообще я как-то не привыкла и не умела одеваться по-взрослому. У нас в Израиле можно до старости шастать в шортах: во-первых, из-за жары, во-вторых, из-за ментальности – что-либо наряднее вьетнамок считается почти вызовом обществу.

Мы подобрали наряд, Жоффруа выгладил мне рубашку, я сложила чемодан, и мы с Роми и Жоффруа сели смотреть «Друзей» по-французски. «Друзей» можно смотреть всегда, и Роми их тоже очень любит. Мне нужно было вставать в четыре часа утра и отправляться в аэропорт. Роми переживала, что я уезжаю, и попросила посидеть с нами подольше. Потом она отправилась спать, но вскоре снова пришла, потому что не могла заснуть.

– Конечно, посиди с нами, зайка, – обняла я ее.

Жоффруа начал нервно пыхтеть, потом резко встал и ушел в спальню, не говоря ни слова. Мы с Роми подождали немного, думая, что, может, он пошел в туалет, а потом переключили «Друзей» на русский.

В какой-то момент я зашла в спальню, посмотреть, что происходит. Он лежал на кровати, обиженно накрывшись простыней с головой. Я села на край кровати, положила руку ему на плечо и спросила, в чем дело.

– Маленькая девочка командует всем домом, это неслыханно!

– О чем ты говоришь? Она просто переживает, что я уезжаю и хочет побыть со мной.

– Она тобой манипулирует, как ты не видишь?! Ничего она не переживает, просто не хочет нам дать побыть вместе.

– Не говори чепухи. Ты считаешь, что сейчас, когда я так устала и так волнуюсь, нужно меня доставать еще?

– Ты ничего не хочешь видеть, вот что.

– Хорошо, как знаешь, но, пожалуйста, если я доверяю тебе Роми, относись к ней хорошо.

Когда я ездила во Францию, Сандрин и мои родители не оставляли с ним Роми. Она всегда была у кого-то из них, видимо, никто, кроме меня, не доверял ему на самом деле.

В четыре утра я выкатилась из дома с чемоданом, Жоффруа поднялся, чтобы мне помочь, и мы наскоро помирились. Я приземлилась в Амстердаме и отправилась искать нашу гостиницу. Гостиница оказалась очень современной, элегантной и явно очень дорогой. Мой одолженный у родителей очень старый и потрепанный чемодан все время с грохотом падал на пол, потому что устройство, благодаря которому он должен был оставаться в стоячем положении, давно сломалось. При каждом падении на чемодан устремлялись несколько пар удивленных европейских глаз. Посмотрела на него и я. Чемодан выглядел, да и был намного старше всей гостиницы и уж точно – девочек на ресепшне.

Чемодан был военно-защитного цвета, с привязанной желтой потрепанной веревочкой на боку, чтобы быстрее узнавать его на раздаче багажа при посадке. Мне стало жутко стыдно, я решила купить поскорее другой и отдать его родителям вместо этого, если у них не отобрать эту рухлядь, которая и при покупке стоила шекелей пятьдесят, они так и будут таскаться с нею по миру, а путешествовать они очень любят.

Это очень характерно для моих родителей. С самого детства я росла с идеей, что форма и внешний вид всего, собственно любая эстетика есть мещанство и глупость, а важное – это практично, дешево, удобно. С самого детства я протестовала – заужала по моде старые джинсы, раз не купили новых; надевала в лютый мороз единственное симпатичное «дутое» пальто. Каждое утро я спорила с мамой, заявляя: в этом уродстве не пойду в детский сад! Моя мать даже утверждает, что и в коляске младенцем я орала, пока на меня не надевали единственные заграничные красивые (я подозреваю, что более удобные) ползунки. Могу себе представить, что в условиях Советского Союза моей маме было очень непросто одевать такую дочь. Но и не сомневаюсь, что у нас были бы разногласия на эту тему, где бы я ни росла. За это в семье с самого начала на меня навесили ярлык пустышки, дурочки и мещанки. Помню, как мои родители обсуждали купленные по каким-то купонам «дефицитные» книги Дрюона и Дюма, которые тем не менее были литературой для домохозяек, как это называла моя мама. Мама причитала:

– Ну Вадик, ну кто будет читать эту фигню? Зачем ты это купил?

– Да ладно, пусть будет, ну вот, может, Юля будет читать?

Я никогда не любила дешевое чтиво, и, знаете, возможно, папа имел в виду, что я еще маленькая и мне могут понравиться книжки про королей и принцесс, так же, как они нравились в детстве моей сестре. Но мне всю жизнь казалось, что это потому, что они меня считают глупой мещаночкой. И сейчас, когда я представляю себе темное зимнее утро в Киеве, торопящуюся маму и маленькую девочку, которая тормозит весь процесс сборов заявками «я это не надену», я понимаю, что у нее могло возникнуть неприятие меня, и она так никогда и не смогла не только перешагнуть его, но и просто осознать.

Так вот, делая вид, что мне не стыдно за оборванский чемодан и непрезентабельный вид, я заселилась – к моему удивлению, у нас с Карин был один номер на двоих – и пошла обедать в ближайший ресторан. Это было блаженство – обедать одной в отличном европейском ресторане. Вскоре пришла Карин, нам нужно было вернуться в номер и отрепетировать нашу встречу с клиентами. Карин совсем не хотелось этим заниматься.

– Да ну, лень… позже.

– Пойдем, я волнуюсь. А потом пойдем в кофешоп и накуримся.

– Ну ладно, давай.

В номере я стала вслух читать по-английски свою часть.

– Что-то ты так бормочешь тихо… ничего не слышно. Ой, ты меня пугаешь. Ты точно знаешь свою часть?