Затерянная в Париже - Барбара Картленд

— Я посмотрю, как вы танцуете, — ответил герцог.

Она помедлила, словно никак не могла решить — настаивать ли ей, чтобы он пригласил ее танцевать, или нет.

Затем, решив, что нужно показать ему, как много он теряет, она протянула руки мужчине, стоявшему у стола.

— Давайте покажем им, Генри, — сказала она, — как два тела могут двигаться словно одно.

Она положила руки ему на плечи и, обернувшись, вызывающе посмотрела на герцога, пока их пара не скрылась среди других танцоров.

Герцог взглянул через стол на Филиппа Дюбушерона.

— Я думаю, Дюбушерон, — сказал он, — что для мисс Торо уже слишком поздно. Разрешите мне проводить ее до дому?

В глазах Филиппа Дюбушерона мелькнул смех, когда он ответил:

— Это очень любезно со стороны вашей светлости, но, к несчастью, у нее нет сейчас дома.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил герцог.

— Она приехала только сегодня, как я вам уже говорил, — ответил Дюбушерон. — И после окончания вечера я собирался подыскать ей подходящее жилье. Так случилось, что ее чемодан остался у вас. Я думаю, что заберу его завтра.

Губы герцога тронула улыбка, отразившаяся в его глазах:

— У меня? — переспросил он, подняв брови. — А как вы считаете, это достаточно приличное место для того, чтобы мисс Торо смогла провести там ночь?

— Конечно, это будет гораздо лучше, чем все, что я смог бы предложить.

— Я еще не совсем понял, — сказал герцог. — То ли вы чрезвычайно проницательны и прозорливы, то ли просто чертовски дерзки.

В ответ последовал совершенно французский жест Дюбушерона, не нуждавшийся ни в каких пояснениях.

— Очень хорошо, — произнес герцог вставая. — Передайте мои извинения мадемуазель Иветт и заверьте ее, что я не премину в подобающей манере засвидетельствовать ей свою благодарность.

— Она будет разочарована, — ответил Филипп Дюбушерон. — Но, без сомнения, даже сложные чувства можно выразить простыми словами.

— Конечно, — согласился герцог. — И завтра я надеюсь, что вы заглянете ко мне с картинами, которые вы обещали показать.

— Я буду у вашей светлости, — ответил Филипп Дюбушерон.

Герцог обернулся к Уне и, к своему удивлению, заметил, что она не слушает их разговор, а пристально смотрит на танцевальную площадку.

— Я уверена, — воскликнула она волнуясь, — что это месье Тулуз-Лотрек. Он выглядит как раз так, как папа мне его описывал. Он рисует кого-то из танцующих.

Филипп Дюбушерон проследил за ее взглядом.

— Да, это Лотрек, — сказал он. — Неудивительно, что его семья так стыдится его внешности.

Карлик, в котелке, с тонкими ножками и непропорционально большой головой, в стальном пенсне на толстом носу, и впрямь выглядел карикатурно.

— Он не виноват, что так выглядит, — с состраданием сказала Уна.

Она хотела сказать еще что-то, но обратила внимание, что герцог стоит, и подняла на него взгляд.

— Я отвезу вас домой, — тихо сказал он.

— Спасибо, — ответила она.

Только отойдя от стола, она заметила, что Филипп Дюбушерон не идет с ними. Уна обернулась.

— Все в порядке, — сказал ей Дюбушерон. — Герцог позаботится о вас, а ваш чемодан у него.

— А где я… буду ночевать?

— Герцог все вам скажет, — ответил Дюбушерон. — Идите за ним. Он не любит, когда его заставляют ждать.

— Ах, конечно нет.

Уна подхватила свою шаль, которая висела на спинке стула, и поторопилась за герцогом, прокладывавшим себе дорогу между столиков к выходу.

Пока они проталкивались через толпу, разговаривать было невозможно; большинство посетителей были во фраках и цилиндрах, но среди них попадались странные личности в бархатных костюмах, со свободно повязанными галстуками.

Хлопали пробки открываемого шампанского; пестрая толпа отражалась в огромном зеркале, занимавшем целую стену зала.

Они немного задержались в дверях, дожидаясь, пока подъедет карета герцога; и вот они едут обратно, и на заднем сиденье гораздо больше места, чем когда там сидели три человека.

— Благодарю вас за такой интересный, волнующий вечер! — тихонько проговорила Уна.

— Вам понравилось? — спросил герцог.

— Обед в вашем доме понравился мне больше всего на свете, а «Мулен Руж» я давно мечтала увидеть.

— Почему?

— Потому что мне рассказывал о нем папа, и даже девочки в школе и то слышали о нем.

— В школе? — спросил герцог.

— Последние три года я провела в монастырской школе во Флоренции, — объяснила Уна.

Герцог немного помолчал и спросил:

— Это Филипп Дюбушерон велел вам мне рассказать?

Уна выглядела озадаченной.

— Нет. При чем здесь Дюбушерон? Но я думала, он сказал вашей светлости, что я приехала в Париж, потому что папа позвал меня, но по приезде я узнала, что он… умер.

От герцога не укрылось, как нелегко ей было выговорить последние слова.

— Расскажите мне с самого начала, что же все-таки случилось.

— Когда мама умерла… — начала Уна.

В нескольких словах она рассказала ему, как мама оставила все свои деньги, чтобы оплатить образование Уны, и как ее отправили во Флоренцию. И только когда отец ответил ей телеграммой на письмо, где она сообщала ему, что по возрасту не может больше оставаться в школе, она вернулась во Францию.

Она и не догадывалась, что ее скупо и просто рассказанная история опять возбудила в герцоге подозрения.

Все это уж слишком уместно, слишком гладко, подумал он. Невинная молодая девушка приезжает в Париж, чтобы узнать, что ее отец умер, и Дюбушерон, известный сводник, в тот же вечер везет ее обедать к герцогу.

Если Уне все это казалось удивительным, то герцогу — просто невероятным, и он, откинувшись на спинку сиденья, изучал ее профиль, подсвеченный газовыми фонарями из окна.

Со стороны Дюбушерона было очень умно, подумал герцог, посоветовать ей не надевать шляпу, тогда как чуть ли не у всех женщин в Париже были вечерние шляпы — у кого из перьев экзотических птиц, у кого — с огромными букетами искусственных цветов.

Герцог подумал, что Дюбушерон в очередной раз устроил ему ловушку, но хоть на этот раз наживка была чрезвычайно оригинальной, а не вариантом на ту же старую тему, каковой являлась Иветт Жуан.

Внезапно, сам не зная почему, он подумал, что Иветт не удалось заинтересовать его, более того, он нашел ее отталкивающей.

Она говорила ему распутные, непристойные слова — такого он много наслушался за свою жизнь.