Затерянная в Париже - Барбара Картленд

Герцог, словно догадавшись, о чем она думает, сказал:

— Кроме картин, я, мисс Торо, очень ценю хорошую кухню.

Она улыбнулась ему и ответила:

— Именно поэтому я не стала бы возражать, если бы меня посчитали жадной, когда речь идет о такой вкусной еде!

— Вы так говорите, словно не привыкли к ней, — заметил герцог.

— Я жила в Италии, ваша светлость, а итальянская пища, как бы старательно ее ни готовили, не может сравниться с французской.

— Да, я тоже это заметил, — согласился герцог.

— Зато итальянцы — хорошие любовники, — вмешалась Иветт. — Впрочем, и англичане тоже, если возьмут на себя труд этим заняться.

Она говорила провокационные вещи, ее низкий бархатный голос вибрировал, взгляд ее, обращенный на герцога, обещал ему необычайные наслаждения. И он понял все, что она хотела ему сказать.

Он подумал, что Филипп Дюбушерон был прав, когда говорил, что контраст между двумя женщинами будет разительным. Невозможно, подумал герцог, чтобы такое совпадение было случайным, и предположил, что Филипп Дюбушерон все подстроил заранее. Он почувствовал, что ни один мужчина не сможет не быть заинтригованным в обществе Иветт и Уны.

Герцог ни минуты не верил, что Уна приехала в Париж совершенно неожиданно, как ему рассказывал Филипп Дюбушерон. Нет сомнения, что он давно с ней знаком и просто ничего о ней не рассказывал, приберегая ее для случая, подобного этому.

Если бы он не приехал в Париж, вполне возможно, что гости точно в таком же составе собрались бы в другом доме; другой богатый и знатный человек сидел бы во главе стола.

Герцог подумал, что не доверяет Дюбушерону. В то же время, хотя первый вечер в Париже проходил совсем не так, как хотел герцог, развлечение было обеспечено.

В конце концов, завтра он сможет рассказать Бомону, что он побывал на перепутье и кое-какой путь все же выбрал.

Он подумал, что Иветт Жуан была весьма экстравагантной среди дам полусвета, которыми так изобиловал Париж.

Герцог, подобно большинству англичан, приезжал в Париж за увеселениями, а увеселения непременно подразумевали знакомства с куртизанками, самыми дорогими представительницами своей профессии. Каждая из этих женщин преуспела в «науке страсти нежной», считая свою красоту капиталом и получая с него ошеломляющие проценты.

Герцог был вполне уверен, что Иветт выжмет из него все деньги, до последнего пенни, но многих мужчин такое времяпрепровождение вполне устраивало.

А если уж Филипп Дюбушерон сказал, что Иветт — самая коварная женщина в Париже, значит, так оно и было.

Герцог не мог не оценить мастерство, с каким она создавала вокруг себя интригующую ауру, — и все для того, чтобы заинтересовать мужчину, который ей понравился.

Любое произнесенное ею слово имело двоякий смысл, каждый взгляд, брошенный на него, был рассчитан на то, что она затронет его чувства и кровь быстрее побежит по жилам.

Слова, что она шептала ему, без сомнения, могли возыметь на герцога должное воздействие, если бы он не был так искушен во всем, что касалось женщин.

Он знавал стольких женщин, живших тем же, что и Иветт, и вообще, он считал, что женщины мало чем отличаются друг от друга — неважно, из Букингемского ли они дворца, или из «Мулен Руж», так что уловки Иветт его не прельстили.

В то же время любовь, о которой французы думают, что знают больше чем кто-либо, должна быть всегда новой, волнующей, даже если не всегда она выражается общепринятым манером. С другой стороны, он подумал, что Уна смогла бы заинтересовать его только в том случае, если бы действительно была так невинна и молода, каковой выглядела.

Он же был уверен, что это Филип Дюбушерон приодел ее для той роли, которую она должна была сыграть.

От герцога не укрылось, что платье на Уне было как раз такое, какое только и может быть у очень молоденькой девушки, — скромное, оно, тем не менее, очень ей шло. Он отметил ее тонкую талию и маленькую грудь, обтянутую корсажем.

Судя по фасону платья, строгому небольшому вырезу, можно было подумать, что его обладательница не имеет понятия о том, что ее предназначение в жизни — привлекать мужчин; хотя волосы, которые так красили ее, были явно уложены ею самой, без помощи парикмахера.

Но герцог не был уверен в своих выводах.

Филипп Дюбушерон был очень проницательным человеком, и весьма вероятно, подумал герцог, что он мог предвидеть — кто-нибудь из его клиентов, пресытившись декадентскими увеселениями Парижа, заинтересуется чистотой и невинностью.

— Но в самом ли деле Уна чиста и невинна? — задавал он себе вопрос.

Если судить по ее одежде и поведению, то вполне возможно, что она играет хорошо отрепетированную роль молодой и невинной девушки.

Дюбушерон уже обманул его однажды, и герцог дал себе слово, что больше он никому не даст провести себя. И все-таки трудно было поверить, если, конечно, эта девушка не юная Рашель и не Сара Бернар, что она может играть так убедительно.

В то время как Иветт создавала некую эротическую атмосферу, Уна, казалось, распространяла вокруг себя ауру чистоты.

Заинтересовавшись обеими женщинами, герцог развеселился и начал забывать свою тоску и злость на Роуз Кейвершем. Пока он ел и пил, стала исчезать и легкая усталость поле долгой дороги.

Он получал удовольствие не только от соблазнительного общества девушек, сидевших по обе стороны от него, но и от беседы с Филиппом Дюбушероном.

Много лет он пользовался услугами Дюбушерона как в приобретении картин и сведений о Париже, так и в знакомствах с новыми женщинами. Но герцог был достаточно проницателен, чтобы понять — Дюбушерон и сам по себе был весьма интересной личностью, типажом, созданным самим Парижем. Ни в одной другой столице мира нельзя было встретить таких людей, и именно эта его уникальность заставила герцога вплотную им заинтересоваться, попробовать понять, почему он именно такой.

К концу обеда герцог начал понимать, что жизнь представлялась Дюбушерону большой веселой шуткой, и радость, которую он извлекал из нее, приносила ему огромный доход.

Он был не просто человеком, стремящимся разбогатеть, но, подумал герцог, Дюбушерон наблюдал жизнь с разных сторон, воспринимал ее, словно для него устроенный маскарад, и это обогащало не только его карман, но и ум.

Именно поэтому Филипп Дюбушерон отличался от тех мужчин, которые пользовались гостеприимством герцога, чтобы поговорить с ним о спорте — они знали, что это интересовало его, или о женщинах, потому что эта была общая для всех тема.

Герцог давно гордился своем умением угадывать характер людей.

Но, вероятно, оттого, что он глубоко заглянул в души нескольких своих так называемых друзей, а также женщин, которые говорили, что любят его, он стал еще более циничным, чем был. Удивительно, думал он, насколько мелочными и алчными могут оказаться даже самые милые люди.