Неумерший - Жан-Филипп Жаворски

– Место моих сыновей в Амбатии! – выпалила мать.

– Амбатии им вовек не видать. По крайней мере, пока живы Амбигат и Диовикос. Если же Белловез и Сеговез покажут себя славными товарищами на поле битвы и на пирах, то станут более могущественными предводителями, чем я. Такими же всевластными, как Комаргос.

Мать молчала. Она взвешивала слова Сумариоса, и я сразу смекнул, о чём она призадумалась. Если Сеговез и я сослужим себе доброе имя и приобретём сторонников, это станет лучшим оружием для утоления её мести. Цена отмщения, однако, могла оказаться слишком высокой: ей пришлось бы поступиться благородными королевскими убеждениями, коих она придерживалась до сих пор, и пойти на предательство. Обездоленной вдове, которая так долго мирилась со своим поражением и отречением, решиться на такую каверзу было непросто.

– Есть ещё одно подтверждение благих намерений Верховного короля, – продолжал Сумариос. – Он предполагает отдать твоих мальчиков под начало Комаргоса. Они понесут его копья и щит, именно поэтому он отправил его к тебе с посланием.

– Не бывать этому!

– Обида застилает тебе глаза! Твои сыновья будут служить вождю: дабы снискать себе славу, лучшего места не найти.

– Никогда! Комаргос не просто мой враг. Во время войны Кабанов он потерял слишком многое. Мне сложно себе даже представить, что он не ищет мести. Он непременно воспользуется своим положением, чтобы погубить их.

– Мы же умеем сражаться, – наивно заявил Сеговез. – Мы сможем постоять за себя!

Одного взгляда матери было достаточно, чтобы приструнить его.

– Кому же ещё Верховный король мог доверить твоих сыновей? – недоумённо спросил Сумариос. – Буосу? Сегомару? Эти-то как раз поживились во время войны Кабанов, но уж поверь мне, что для твоих сыновей они намного опаснее.

– Все они одного поля ягоды, – фыркнула мать. – Свита моего брата насквозь кишит аспидами! Я не могу допустить, чтобы мои сыновья оказались в прямом подчинении хоть у одного из них.

– Но ведь это королевские богатыри! Кто же ещё остаётся?

– Ты, Сумариос. Ты тот, кто у меня остался.

Правитель Нериомагоса замялся на мгновение, а затем махнул рукой:

– Это чистой воды нелепица. У меня только двенадцать воинов, в королевском кругу я сижу далеко по левую сторону от него. Да и потом, вернулись мои сыновья – они и понесут моё оружие на эту войну…

– Ты любишь моих сыновей, хоть они тебе и не родные. Комаргос же их ненавидит.

– Все будут защищать Комаргоса на поле битвы. С ним мальчики будут в большей безопасности, чем со мной.

– Все защищали Комаргоса на берегу Лигера. Что с того – и глаз вон, и вся рать полегла.

– Дело прошлое. Комаргос тогда был моложе, и он вызвал Ремикоса на поединок.

– Кто может ручаться, что и на этот раз он не вызовет на бой какого-нибудь принца амбронов?

– Он будет действовать более осмотрительно, ведь истинным полководцем в этой войне является именно он. Ему поручено прикрывать Амбимагетоса, поставленного во главе войска только потому, что он сын Верховного короля.

– Вот именно. Никто не оспорит его приказа, если он решит послать моих сыновей в самое пекло. Нет, Сумариос, довольно! Никогда сыновья Сакровеза не будут прислуживать этим иродам.

– Почему же я? Несмотря на то что нас с тобою многое связывает, Данисса, я не смогу дать им больше, чем они получат на службе у более могущественного воина.

– Потому что ты сможешь выполнить то, что прихвостни моего брата не сделают никогда. Ты сможешь поклясться мне, что мои дети вернутся живыми.

Поразмыслив, мать всё же дозволила Комаргосу и его воинам разместиться в нашем имении, и отнюдь не из-за почитания священных законов гостеприимства: это был единственный способ удержать нас подле себя ещё хоть на одну ночь. Чтобы накормить такую ораву, пришлось извлечь из кладовой все запасы. Сумариос, смутившись, предложил возместить нам убытки, хотя бы отчасти, намереваясь послать пастуха за парой своих бычков. Мать гордо отказалась. Пренебрегая мимолетной выгодой, она предпочла оставить Сумариоса в должниках.

Вечерняя трапеза проходила весьма напряжённо. В зале нашего дома, которая всегда казалась нам просторной, вдруг стало совсем тесно, когда в неё втиснулись тридцать здоровяков. Нам даже не хватило места, чтобы сесть в круг, а у тех, кто теснился вблизи таганов[48], от жара плавились башмаки. Мать заняла место хозяина дома. Выпрямившись, будто оружейный трофей[49], она расположила нас по обе стороны от себя, Сеговеза – слева, меня – справа, подчёркивая таким образом превосходство нашего сословия над гостями. Она имела на это право по крови: она была сестрой Верховного короля, а мы – его племянниками. Однако на деле, усадив обоих сыновей на самые почётные места в пылу своей заносчивости, она ущемила честолюбие присутствующих. Сидеть за столом наравне со взрослыми мы ещё не могли, и в лучшем случае должны были бы прислуживать гостям. Мать отвела Комаргосу лишь четвёртое место справа от меня, что было для него крайне оскорбительным. В битком набитой маленькой зале мы сидели буквально плечом к плечу, и от одного его присутствия поблизости в моих жилах стыла кровь. Я чувствовал властность одноглазого воина в том, как он сдерживал возмущение ратников и, сверх того, как спокойно сам при этом держался. Воины зловеще переглядывались. Нанесённые оскорбления требовали бы поединка чести прямо здесь, посреди застолья, но обида исходила от женщины и двух детей: вызывать на бой было некого.

Накал страстей достиг пика, когда, желая отблагодарить хозяйку дома, Комаргос преподнёс ей дары – два меча в ножнах, крепившихся к поясным ремням, которые Верховный король передал для Сеговеза и меня, чтобы оснастить нас оружием всадников. Подарок был поистине королевским, ибо лезвия мечей и оправа стоили целого стада. Мать приняла их от нашего имени, но она вновь ответила на щедроты оскорблением, выбрав именно этот момент, чтобы уведомить собравшихся, что не отпустит сыновей, если только они не будут служить под началом Сумариоса. Комаргос молча снёс очередную дерзость. Своими нападками мать, по-видимому, облегчала задачу, которую на самом деле поручил ему король. Сумариос был хмур и подавлен. Он тревожился не за себя, что оказался втянутым в раздор, а терзался предчувствием неотвратимых для нас бед.

Мать сильно поскупилась на угощения – из напитков она подала лишь корм, и то не вдоволь, да и стол вскорости оскудел. Тогда воины Комаргоса высыпали во двор, чтобы разбить бивак. Некоторые из них недовольно роптали, что предпочли бы заночевать под открытым небом, дабы кони были под присмотром. В отместку за оскорбления многие из них не преминули помочиться на стены нашего дома.