Звезды – холодные игрушки - Сергей Лукьяненко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы вошли в здание.
Хорошо вернуться домой. Даже тоска по джамп-эйфорииотпускает. Я вышел через служебную дверь, огляделся и двинулся через зданиеаэровокзала. Сновали люди, улетающие и прибывшие в бывшую столицу России,сверкали витрины. Никому здесь не было дела до космонавта, еще сутки назадболтавшегося в межзвездной пустоте.
И это было здорово.
Я собирался взять такси, но уже на выходе услышал крик:
– Петр! Хрумов!
Меня догонял командир «Боинга».
– Блин… – Он остановился, отдуваясь. – Черт… Еле догнал.
– Что случилось?
– Тебя машина ждет. С меня бы голову сняли.
– А что такое?
Летчик только махнул досадливо рукой. Мы вышли изаэровокзала, осыпаемые вкрадчивыми голосами:
– Недорого… Куда ехать, ребята?.. До центра подбросить?..
Геннадий оскалился на таксистов и пояснил:
– Вчера ограбили кого-то из наших. Тоже… сел в случайнуюмашину. Избили и обобрали. По фирме вышел приказ – из аэропортов доставлять наслужебном транспорте.
– Кого избили?
– Не знаю. Тебе, наверное, скажут.
Мы прошли на служебную стоянку. Геннадий покрутил головой.
– Вон… Серая «вольво». Черт, если б я тебя не догнал…
Я частенько пользовался транспортом фирмы. Но раньше незапрещалось добираться и своим ходом.
Как-то не умещалось в голове, что могут ограбить и избитькосмонавта. Одного из тех, кто зарабатывает всей Земле место в Галактике.
– Счастливо, Петр… – Летчик пожал мне руку. – Хороший тыпарень…
– Только? – спросил я.
– Что? – Геннадий растерялся.
– Хороший ты парень, только…
Летчик кивнул:
– Да, наверное. Хороший, только слишком правильный. Исерьезный. Счастливо тебе.
Я сел на заднее сиденье. Рядом с шофером бдил мрачныйохранник из отряда безопасности «Трансаэро».
– Хрумов? – уточнил водитель.
– Да. Вы меня ждете?
– Второй час уже. Рейс задержался. Куда ехать?
– В Переделкино.
Водитель кивнул:
– Ага. Я тебя как-то возил, помнишь?
На всякий случай я кивнул.
– Жулье совсем распоясалось… – сказал водитель. Машинавыскользнула со стоянки и рванула по шоссе. – Теперь всех наших возим.
С минуту я слушал его мнение о частном извозе, разгулепреступности, очередных обещаниях мэра Полянкина покончить с оной, а потомнезаметно задремал.
Когда мы подъехали к прославленному дачному району, ужесовсем стемнело. Водитель разбудил меня, и я показал охране у въезда свойпропуск. Наступал вечер, второй вечер подряд, но, поскольку я спал, ощущениевозникало такое, словно светлое время суток сократилось до пары часов.
– Сейчас направо, – командовал я. – У дачи Пастернака заверните…
– Это какая?
– Вон та…
Водитель мастерски завернул, потом спросил:
– Пастернак – тоже наш, с фирмы, да?
Я поперхнулся и не нашел, что ответить.
– Нет, тот вроде Патерный… – размышлял водитель. – А! Этописатель такой, да?
– Да, – беспомощно признал я. – Писатель. Поэт. Знаменитый…
Довольный своей образованностью водитель начал тихоньконасвистывать. Каменный затылок охранника дрогнул, и он неожиданно мягкимголосом произнес:
– Быть знаменитым – некрасиво…
Странная штука – такие вот случайные встречи. Машинаостановилась у дедовой дачи, я вышел, стараясь заглянуть в лицо охранника. Нотак и не смог – в салоне было темно.
– Спасибо, ребята, – сказал я. «Вольво» с легким гуломумчалась.
Я остался наедине с домом.
Нет, сказать, что я деда боюсь, – это неправда. Дажеребенком я его не боялся. Побаиваются обычно отца, это и правильно длямальчишек. Вот только мне так и не удалось узнать, что такое ласковая мама истрогий папа.
Разбились мои родители. Мне два года тогда было. Разбилисьна самолете, на мерзкой «тушке» – «Ту-154», самолете, который следовало снять сполетов еще в девяностых годах прошлого века. Дед меня и воспитывал… если этоможно назвать воспитанием.
Я помялся перед калиткой. Она была не закрыта – весь район Переделкинои так надежно охранялся.
Нет, держать ответ придется.
Толкнув калитку, я вошел в сад. Окна дачи светили сквозьдеревья, неярко – на первом этаже, в прихожей, и посильнее – на втором, вкабинете деда.
Уже у самой дачи из-за деревьев вынырнула безмолвная чернаятень и метнулась ко мне. Я остановился, позволяя Тирану обнюхать себя. Спросил:
– Ну? Не признал?
Кавказская овчарка – пес серьезный. Тиран секунд пять изучалмои брюки, потом улегся на дорожке. Внимания требовал, паршивец. Уж не знаюпочему, но меня в качестве хозяина он так и не научился воспринимать за всечетыре года своей собачьей жизни. Скорее я годился ему в партнеры по играм, аизредка – в инструмент для чесания брюха. Во всяком случае, сейчас в собачьемвзгляде читалось именно это.
– Нет, парень, ты обнаглел. – Я перешагнул через овчарку,достал ключ и стал отпирать замок. Тиран изо всех сил делал вид, что ничуть неразочарован, а на дорожку просто прилег отдохнуть.
Я вошел в дом и аккуратно запер дверь. Охрана охраной, и песв саду тоже не зря свой «педигрипал» ест, но замок все равно надежнее.
– Петя, ты устал?
Я замер в прихожей, косясь вверх, на винтовую деревяннуюлестницу. Надтреснутый старческий голос доносился из кабинета. Дед явно оставилдверь открытой, чтобы услышать, когда я войду.
– Нет, деда!
– Тогда поднимайся.
С легкой тоской я покосился на дверь своей комнаты. Сейчасбы упасть на мягкую, чуть расшатанную и скрипучую, но от этого ставшую ещепривычнее кровать… Включить вертушку с записью шума прибоя… или нет, раскрытьокно пошире и слушать шорох сада…
– Петр Данилович! – рявкнул дед.
– Иду! – Я кинулся на лестницу.
Ступеньки были невысокими, пологими, наверное, чтобыстаренькие писатели не обедняли российскую литературу, падая с лестницы. Ясделал полный оборот, прежде чем оказался на втором этаже. Дверь в дедовскийкабинет была открыта, от остальных комнат, давно и наглухо закрытых, словнотянуло тьмой и одиночеством. Мрачно все-таки тут… и как дед живет без меня?