Две недели перед новым годом - Лад Иванов

В душе всплывало подозрение, превращающееся в страх. Страх вырос в ужас.

Что он там говорил? Не смогу больше помешать?

Схватив со стола фонарик, Саша бросился к лазу, открыл крышку люка и матерно заорал на колышущуюся взвесь из пыли, стоящую в колодце, сквозь которую пробивался свет горящей в подвале лампы.

Почти в падении скользя по лестнице, он слетел в мутный воздух подземелья. На зубах тотчас же появился скрип пыли, заставляя отплевываться и кашлять. Пыль попадала в глаза, щекотала нос. Но это было не важно. Имел значение только один вопрос: откуда взялась эта сволочная пыль? Подбежав к подземному колодцу, в котором совсем уже ничего не было видно, Саша, не надевая на голову, включил фонарь и, не обращая внимая на раздирающий горло кашель, начал спускаться.

Вот уже дно. Ничего не видно. Под ногами какие-то обломки. Вот вход в тоннель. Три быстрых шага и он, споткнувшись, растянулся на груде кирпича. Ничего не различая впереди, лишь светящуюся за фонарём красноватую взвесь, блестящую радугой в слезах, катящихся от разъедающей глаза пыли, он полз на четвереньках по осколкам. Всё выше, выше. Пока со всего размаху не врезался теменем в потолок коридора.

Потом, рыча, разгребал завал, откидывая назад обломки исцарапанными пальцами.

Потом просто лежал на нём, уткнувшись лицом в осколки. Долго и молча лежал, кашляя и воя от бессмысленной злобы.

Тут в голову ему пришла мысль.

Саша бросился, наверх. Одна лестница, подземный зал, вторая лестница. Кабинет. Потайная комната.

В тридцать седьмой была ракета… Тридцать восьмая.

Саша, медленно, боясь ничего не увидеть, открывает дверку с номером тридцать восемь.

В темноте полки лежит сложенный пополам листок. Кусочек бумаги, дожидавшийся в темноте его, Сашу, много долгих лет. И лежавший здесь уже в тот самый день, когда он впервые вошёл в этот магазинчик.

Саша медленно берёт его в руки. Смотрит на линованную желтоватую поверхность. Открывает дверку с номером тридцать девять. С размаху захлопывает, увидев ожидаемую пустоту внутри.

Он выходит в кабинет, валится на стул и раскрывает листок.

По-детски ровные фиолетовые буквы заполняют строки.

«Дорогой Саша. Прости меня, старика, что только сейчас собрался с духом и написал тебе. Для меня с момента нашей последней встречи минуло уже полтора года. Для тебя мы расстались всего лишь утром. За моим окном — лето. За твоим — последний день декабря.

Прости и за то, как грубо обошёлся я с тобой тогда.

Сталин мёртв. Всё произошло так, как и должно было произойти. Как и было. Январь и февраль пятьдесят третьего прошли в титаническом труде. Пока он был жив, нам нужно было проделать громадную работу, чтобы подготовить страну к новой эпохе. Ещё год и четыре месяца я и группа моих новых товарищей заканчивали подготовку к реализации задуманного уже без нашего руководителя. Впереди ещё великое множество задач, которые предстоит решить мне, моим соратникам и множеству людей, которым в моём новом времени ещё только суждено родиться. Все они будут заняты одной-единственной целью: готовиться менять мир с первого января две тысячи двадцать третьего года. Менять то, что мы можем изменить. Будет создана сильнейшая из структур в стране, о которой никто не будет догадываться. Которая просуществует до того самого дня, когда ты прочтёшь эти строки. Даже я ничего не знал о ней в бытность своей службы, хотя о чём-то таком и догадывался, чувствовал, да и слухи доходили.

После того как ты уснул, я перенёс тебя в потайную комнатку и почти до самого вечера был занят множеством дел. Ты наверняка очнулся лишь спустя немного времени после моего ухода. Спустившись вниз, в переход, я оставил взрывчатку, немного не доходя до середины. Бомба взорвалась там, в будущем, спустя лишь несколько минут, после того как я в последний раз перешёл через грань. С твоей стороны, наверное, лишь груда мусора: кирпич и обвалившаяся земля. С моей же, ровно посредине, коридор стал заканчиваться глухой кирпичной стеной. Наверное, именно так он и был создан изначально, пока кто-то очень мудрый ни установил в этом месте какой-то прибор. Что-то вроде невидимого, проницаемого зеркала, отражающего пространство со ступенью в семьдесят долгих лет.

До ухода я успел закончить все свои дела. Два раза бегал между прошлым и будущим. Я даже побывал на даче у твоих родителей. Я передал им портфель с бумагами на своё имущество, которое отныне принадлежит тебе.

Помнишь, как ты говорил, что это ты сохранил помещение магазинчика в неприкасаемости и сделал так, что он достался тебе в наследство? Ты ошибался. Всё это сделаю я.

Знаешь, я сильно завидую тебе. Ты увидишь то, ради чего мы работали и будем ещё долго и кропотливо трудиться. Ты увидишь плоды наших стараний.

Прощай, Саша. Не держи на меня зла. И дай бог, чтобы у меня всё получилось и то неизведанное, непонятное и непредсказуемое будущее стало прекрасным и для тебя, и для нашей Родины.

С новым 2023 годом! Езжай к своим — тебя уже заждались.

П.П.»

Скомкав письмо, Саша швырнул его на пол и вышел, не одеваясь, на улицу, не погасив свет и не закрыв дверей.

На дачу к родителям он добрался уже в двенадцатом часу.

Загнал машину, закрыл ворота и остановился, рассматривая горящие гирлянды на крыльце и на ёлке, которую по обыкновению нарядили на улице.

Последний час последнего года уходящей эпохи. Конец старого мира. Уничтожение… Как быстро станет всё меняться? Когда это начнётся? С чего?

Да не всё ли равно… В его, Сашиной жизни, не случится теперь самого главного. Того задуманного и желаемого. Лиза осталась навсегда там, в толчее уже давно ушедших лет.

Подойдя к дому, он остановился, глядя на светящееся окно с силуэтами родителей, выглядывающих его в темноте.

Заждались…

Он помахал рукой. Нужно быть весёлым, как обычно…

В небольшой комнате было жарко от горячей чугунной печи. На столе блестели пустым стеклом бокалы. Разложенная посуда и приборы ждали подступающего праздника.

— Ну вот, а ты переживала, — сказала Сашина мама, поправив занавеску и обернувшись. — Лизонька, иди встречай своего оболтуса. Ох получит он сейчас от нас с отцом, что скрывал тебя столько времени.

2018.