Прости меня, если сможешь - Яна Ясная

— На.

Вместо ответа носорог сложил газету так, чтобы выделить статью в нижней части одной из последних страниц, и протянул мне.

«Вчера, 22 августа 19.. года, был приведен в исполнение приговор Лизы Миллс, последней представительницы темного рода Миллсов, зачинщиков и лидеров Темного Сопротивления. Мисс Миллс не участвовала в боевых действиях, однако поддерживала идеи восстания, а потому была приговорена к пожизненному условному сроку с правом Искупления. Это поправка в закон, внесенная по инициативе одного из молодых и подающих надежды представителей либеральной партии Томаса Грина. И согласно этой поправке, Лиза Миллс была отправлена на исправительный работы в дом Мэттью Тернера, героя и ветерана войны…».

Я не стала читать дальше — это уже все объясняло. Там даже была моя фотография. Жутковатая — из тех, что были сделаны при задержании, а фотограф изолятора далек от высокого глянцевого искусства. Но узнаваемая. Особенно вкупе с именем. И реакция бакалейщицы становилась легко объяснимой. Уж она-то наверняка читает утренние газеты…

Статейка была написана в общем-то нейтрально, разве что с легким налетом восхищения подвигами мистера Носорога, но все равно оставила гадливое ощущение. А еще — только усилила желание дотянуться до всего, что я упустила. Если уж пресса упоминает даже о таком незначительном событии как суд, спустя год, над одной из участниц Сопротивления, то я наверняка найду море полезной информации в более ранних выпусках. Нужно было только добраться до этих самых ранних выпусков. «Завтра же займусь этим», — решила я для себя. И пусть эти люди сколько угодно плюют мне в спину, я больше не буду убегать от их презрения, поджав хвост. Наверняка где-то поблизости должна быть библиотека, для начала можно попытать счастья там. Они частенько хранят в архивах старые выпуски…

— Будь осторожнее.

Голос Мэтта выдернул меня из размышлений, даже чуточку испугав — на мгновение мне показалось, будто он прочитал мои бунтарские мысли.

Поймав мой взгляд, чтобы убедиться, что завладел моим вниманием, он пояснил:

— Будь осторожнее, когда выходишь на улицу. Меня предупредили сегодня, что настроения среди населения витают не самые доброжелательные. Если боишься — можешь в принципе не выходить, я не буду тебя заставлять.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ — Я не боюсь, — я против воли вздернула подбородок.

— А надо бы, — неожиданно отозвался Мал. — Может быть, и даже наверняка, ты уверена, что ни в чем не виновата. Возможно, так оно и есть. Возможно, этому верю я, или Том, или еще пара-тройка-десяток человек. Зато другой десяток человек может счесть тебя угрозой, или пожелать отомстить темным. А ты лишена магии и не можешь за себя постоять.

— Спасибо, что напомнил, — огрызнулась я.

— На здоровье, — отозвался светлый и уткнулся в тарелку.

Затолканные далеко в глубину души чувства вновь взбурлили в душе. Произнесенное им «ты ни в чем не виновата», почему-то резануло меня острым лезвием. Защищал бы он меня так, если бы знал, кто я на самом деле? Или лично бы свершил народную вендетту? Или сдал бы властям, чтобы прочитать потом за очередным завтраком о свершившейся казни?

— Почему ты не ненавидишь темных? — не выдержала я, глядя на Мала в упор.

— Тебе было бы легче, если бы ненавидел? — поинтересовался тот, не поднимая головы. — Нет, но это было бы понятнее. — Я ненавидел. Поначалу, когда война только закончилась — ненавидел. А потом надоело. — Надоело? Он помолчал, тщательно прожевывая кусок, поднял голову, посмотрев правда не на меня, а куда-то в пустоту за моим плечом и добавил:

— Все хороши.

После чего, снова вернулся к ужину, явно давая понять, что дальше на эту тему беседовать бесполезно. Вспыхнувшая лампочка — новенькая, из тех, что Мэттью привез с собой из дома — под протертым от пыли и грязи матовым плафоном, приятно осветила ванную, и я еще раз довольно полюбовалась на дело рук своих. Вот странно, но впервые результат физического труда приносил мне такое удовлетворение. Возможно, потому что у меня в душе поселилось какое-то сюрреалистичное ощущение, будто приводя в порядок этот дом, я навожу порядок и в своей жизни.

Я включила воду, покрутила краны, подбирая температуру, разделась и шагнула под мягкие струи. Шторки здесь не было, но ванна была широкой и позволяла стоять под душем, не устраивая вокруг потоп. Оно и к лучшему, потому что сегодня я планировала простоять здесь столько, сколько мне захочется. Абсолютно никуда не торопясь. Я любила воду. И плавать любила. Рядом с нашим домом было озеро и крохотный пляж, на котором мы, будучи детьми, могли проводить целые дни. Что теперь с тем домом, и с тем озером, и с тем пляжем?..

Мысли текли вяло. Вспыхивали воспоминания, и я медленно перебирала их, разглядывая, как когда-то мамины драгоценности в большой малахитовой шкатулке. С чего все началось? Когда мы свернули не туда? Мы ведь жили в прекрасное мирное время, время, полное возможностей. Наверное, мы просто завидовали поначалу. Тому, что одни магические области могут развиваться без малейших ограничений, а другие только и натыкаются на запреты и законы, многие из которых устарели, а многие казались просто абсурдными. Магия крови, магия смерти, зельеварение, даже отдельные разделы природной магии (особенно в области жертвоприношений), а потом под раздачу стали попадать и астральные практики… кто-то счет, что контролировать духов — неэтично.

Наша семья всегда славилась особыми способностями по части магии крови. Я решила, чему хочу посвятить жизнь еще в семь лет и с тех пор ни разу не жалела о принятом решении. И мне было четырнадцать, когда я впервые подслушала, стоя у двери, за которой родители принимали важных гостей, о том, что многие ограничения, накладываемые правительством, несправедливы.

«Скажите на милость!» — вещал отец низким, хорошо поставленным голосом. «Как они планируют приготовить яичницу, не разбив яиц?».

Эта поговорка, наверное, была чуть ли не слоганом всего Сопротивления. Жертва во имя прогресса. Жаль только, что скорлупа все же не имеет ничего общего, скажем, с необратимыми родовыми проклятиями. Или человеческим жертвоприношением. Именно оно стало последней каплей. Движение ратующих за послабления в пограничных, полуопасных и опасных областях магии, росло и множилось медленно, но верно, на протяжении нескольких лет. Я успела выучиться, поступить в аспирантуру, загореться, проникнуться этой идеей до печенок. А Дэвид — став одним из лидеров — даже добиться существенных послаблений в законодательстве.