Tobeus - Илья Тауров

— Ну у него и рожа, — продолжил толстяк, подталкивая мать в бок, — такая тупая, чего ты такой-тупой-то? А? Всё, пшёл отсюда — с важным видом махнув ладонью в сторону комнаты сказал он.

Я смотрел на него ещё несколько секунд, а потом сказал, куда ему идти, это было одно из первых моих словосочетаний на русском, наверное, я сказал, даже без акцента. Жирный изменился в лице, второй мужчина засмеялся, а лицо моей матери теперь стало злым. Я же пошёл в свою комнату. Через несколько минут туда вбежала и мать.

— Пошёл и извинился, быстро! — стала кричать она. — Ты тупая скотина, как разговариваешь со взрослым, ублюдок.

— Я не пойду. — Ответил я, перебирая свои учебники, раскладывая их на полу будто гадалка карты, делая вид, что моё занятие имеет смысл, конечно же смысла в этом не было, я просто не хотел смотреть на мать и инстинктивно изображал важную деятельность.

Она подошла и влепила мне пощечину, я же просто смотрел на неё, никак не реагируя на жгучую боль в щеке, не прошло и нескольких секунд, как она схватила меня за волосы, и сильно потянув за них, приблизила моё лицо к своему. В нос ударил сильный и мерзкий запах спиртного.

— Я сказала, ты пойдёшь и извинишься, — и потянула меня так, чтобы мне всё же пришлось встать, — вставай урод, ты отца своего довёл и мне теперь жизнь портишь? Я тебя научу, сука.

Сам не помню, как так получилось, но что было сил я ударил ей по руке, и она отпустила мои волосы, и закричала так, будто я разрядил в неё обойму.

— Ты отца своего убил, и теперь на меня кидаешься, — повторяла она, — урод тупой, зачем вообще я тебя родила? — это был не вопрос.

— Ты пьяная! — почти сквозь слёзы, будто бы моей матери было не плевать, крикнул я, словно надеялся отрезвить её этим словом.

Она кажется разозлилась её сильнее, переходя на мерзкий визг стала трепать меня за одежду.

А я уже не мог себя контролировать. Когда я услышал, что это я убил отца, у меня брызнули слёзы, а все силы, которые только были в моём восьмилетнем теле собрались в кулак, которым я и ударил ей в лицо, у неё треснула губа и пошла кровь, прикрывая, если это можно так назвать, рану, она выбежала на кухню.

Через несколько мгновений вошёл толстый и сказал, что сейчас он меня научит уважать мать. Так сильно избит я, наверное, ещё не был, с утра я не мог и движения сделать, чтобы у меня чего-то не болело, при этом я не помню, что мне тогда было больно во время самого избиения, а потом ночью я засыпал, испытывая какое-то необъяснимое тепло по всему телу, тепло и обидно.

Мать же с утра вела себя как обычно, будто бы вчера вообще ничего не случилось.

Так и продолжалось это всё до даты, которую я уже точно запомнил и не забуду никогда.

В школе закончилась первая четверть, 31 октября был последний день, я учился очень хорошо, по всем предметам, кроме русского, по объективным причинам, я даже не знал, как писать некоторые буквы, но математика у меня шла просто на отлично.

Я как обычно зашёл после школы домой, не поздоровавшись, и уже никто меня не заставлял, прошёл в свою комнату. Заметил, что на кухне сидит какая-то женщина, вроде бы старше матери, а может быть просто дольше употребляющая алкоголь. Как обычно до поздней ночи стоял противных смех от глупых шуток и крики без какого-либо повода, табачный дым заполнил всю квартиру и комнату где я был в том числе. Где-то после часа ночи, я услышал, как они куда-то уходят, подумал, что, наверное, хотят достать ещё спиртного, это не было для меня новостью, они часто так делали, а я тогда ждал, когда же придёт мама, вдруг с ней что-то случится.

Ждал и в эту ночь, прошёл час, а потом два, потом я увидел, что уже больше четырёх часов утра, я не в силах бороться со сном сдался. Не пришла она и после моего пробуждения, как и в течение дня, как и в течение всех последующих лет. Не знаю куда она отправилась, может назад в Германию, а может просто уехала куда-то на юг, жива ли до сих пор. Это мне не известно, и я никогда, кроме первого же дня «пропажи» и не стремился узнать.

Часть 3. Глава 11

Мои первые настоящие школьные каникулы начались с того, что я проснулся в нашей квартире и сразу глянул на место, где спала мать, кровать была такой же нетронутой, как и ночью, домой явно никто не заходил, я же со всем упорством, что у меня было, надеялся, что в следующую секунду она откроет дверь и войдёт домой, может быть будет злая и будет ругать меня сам пока не знаю за что. Но эта секунда всё не наступала, никто не возвращался. Бывало во время пьянок я думал, что хорошо бы ей куда-нибудь исчезнуть, чтобы эти крики и вонь хотя бы ненадолго прекратились, она бывало и исчезала, но, когда я просыпался утром — всегда была дома. Сейчас же мне было стыдно за те мысли, если можно так сказать, я жалел, что мог так думать. Сердце начинало бешено колотиться, потому что какая-то часть меня догадывалась, что она уже не вернётся, а другая пресекала на корню эти мысли, хотя часы уже стояли далеко не утренние. Я натянул своё доисторическое пальто, внутри которого там, где пришиваются рукава, торчали куски синтепона, отыскал ботинки, которые мне где-то ещё добыл отец и пошёл на улицу. Я не знаю где я собирался найти свою мать, но я уже просто не мог сидеть в четырёх стенах, они сводили меня с ума, каждое мгновение увеличивая мой страх перед одиночеством, голодом и всем тем, что я думал, пока сидел дома один.

Я спустился вниз, с нашего пятого или шестого этажа, я уже не помню, и пошёл куда глядят глаза, дети, которые были на улице узнали меня по одежде, так как лица не было видно, окрикнули, но я не обратил никакого внимания, продолжая свой уверенный путь без какой-либо цели. С начала я думал, что пойду искать мать куда-то к её друзьям, но я не знал даже как их зовут, а не то чтобы где