Tobeus - Илья Тауров

После того гула и суеты, которая стояла в приграничном населённом пункте, тут казалось, что люди отсутствуют совсем, мы приехали сюда днём и город прорезали зимние солнечные лучи. Старые русские дома из серого кирпича, которым уже скорей всего лет за сто, большое количество пустых мест, очень мало высоких домов и совсем немного машин, а ещё, что бросилось мне в глаза, так это то, что город был покрыт, почти полностью, магнитными дорогами, прямо как та, что проходила возле нашего дома в Германии, только ездить по ним было некому.

Здесь, во всей России, кажется кроме Москвы, в которой было миллионов двадцать людей, катастрофически не хватало жителей, поэтому получить сначала временное разрешение, а потом и гражданство вообще не было проблемой. Единственное требование, как я потом узнал — иммигрант никогда не должен был служить в армии или работать на неё, хоть в какой-нибудь роли, мой отец вообще скорей всего дезертир, я думаю так его должны были считать там, на родине, не должен был вызывать сомнений у русских, поэтому, видимо, нас не так долго мариновали по приезде в Смоленск.

Мы разместились в месте похожем на наше прежнее жилище, только стены были не зелёные, а вообще не крашенные, окно побольше, но что тут было просто из области фантастики, так это то, что у нас комнате температура стояла градусов пятнадцать или двадцать, я такой жары не ощущал всю жизнь, которую на тот момент помнил. В кране текла по-настоящему горячая вода, впервые за долгое время я выкупался, конечно мечтать об интернете было довольно глупо, потому что наше жильё всё-таки оставалось жильём для бедняков, но я к тому моменту вообще забыл о такой роскоши, да и что толку от интернета без компьютера.

Прошла неделя, отец работал, нам еле хватало на еду и на лекарства мне, мама ничего не могла найти в этом городе для себя, чтобы тоже подзаработать денег, поэтому сидела целыми днями со мной. На каких-то обрывках бумаги я помню, как решал примеры, писал диктанты, а она проверяла, я тогда даже думал, что немного счастлив, что тут даже лучше, чем дома, но всё равно таил надежду и мечтал, как же я обрадуюсь, когда мы, наконец-то, поедем обратно в Германию. Я не знал ни даты, ни времени, да мне и не было особенно нужно, родители уже обсуждали как отправят меня в местную школу, проблема в том, что я не знаю русского, но на математике он не сильно нужен, да и мол до осени может быть я немного подтяну свои знания по местному языку. Я ещё помню, как сказал, что мы же, наверное, вернёмся домой, что мол зачем вы думаете о каких-то там русских школах, отец, как всегда немного с улыбкой, сказал: «Ну так, на всякий случай».

К третьей неделе жизни в Печоре, я почти выздоровел. Мысли всё больше заполнялись детскими мечтаниями.

Я думал, что ещё немного подождать и кончится этот странный холодный год, наступит весна и всё само собой наладится. К тому же ещё и мама нашла работу за совсем небольшие деньги, но это в любом случае лучше, чем ничего. Можно было бы сказать, что всё налаживается, но как только у меня пропала температура, она появилась у отца. Теперь заболел он.

Похожий на мой кашель, появлялся у него уже давно, отец был бледным и немного непохожим на самого себя, я это замечал, но не сильно обращал внимание, думал, что это мне кажется, что с моим отцом точно ничего не может произойти. Не знаю откуда это взялось в моей голове, но так мне казалось. Тогда в семь лет я не знал, чем я переболел, теперь уже понимаю, что это было воспаление лёгких, не удивительно для ребёнка, сделавшего прогулку подобную моей. Отец какое-то время ходил на работу, приносил домой еду, но в один день уже не смог подняться.

— Нужны антибиотики, может осталось что-то? — спросил он, не смотря ни на кого, но скорей всего спрашивая маму, — мы же вроде купили немного больше.

— Всё ушло на Тобиаса, — сказала она так, будто я сам решил наслать на себя свою болезнь.

Я в это время молча сидел на полу, со своим дурацким видом, в какой-то меховой жилетке поверх свитера и протёртых на коленях штанах, невольно слушая этот разговор.

— А деньги? — спросил он снова прокашлявшись.

— Завтра куплю, что смогу, ты сейчас лежи спокойно, и завтра лежи, никуда не ходи, — сказала мама и поправила одеяло, которым был укрыт отец.

Отец отвечал что-то про работу, что завтра надо будет всё равно идти, а то его выгонят, а вылететь отсюда сейчас было бы совсем не кстати. Мама только качала головой, а я сидел и чувствовал вину за то, что он сейчас лежит и трясётся как недавно в Смоленске я. Мне никто тогда не говорил, что это я виноват, но я уже способен был и сам до такого догадаться.

На следующее утро он всё-таки встал и пошёл работать, вернувшись с половины дня без денег, даже за это отработанное время. Он рухнул на диван, и я не знаю, тёк ли это пот, может это были слёзы, но он молча лежал, смотря и на меня, и в никуда. А я в свою очередь сидел и не знал, что мне делать под этим взглядом, который будто впечатывал моё тело и всю мою судьбу в эту российскую вселенную, будто каждая секунда отсекала меня от дома в Германии, может быть он ждал, что я что-то скажу, но я не мог, я в те секунды будто выпал из собственного тела и тоже мог только смотреть на него.

Хлопнула дверь, это зашла мама. Того, что она заработала хватило на некоторые лекарства, но это была вроде бы только треть от необходимого количества, мы всё ещё являлись не гражданами и для нас цена была выше чем для остальных, гражданство давали, при определённых условиях, спустя год проживания в России. Она вколола отцу содержимое ампулы, такое же как недавно мне, он потрогал её за плечо и отвернулся, сказал, что может быть заснёт, может завтра станет лучше.

На завтра ему не стало лучше, но он провёл со мной день так, будто и не был больным, мы так же занимались математикой, он говорил, что если ещё поработает немного, ведь его не уволят за болезнь, разве что не будут платить, то через несколько