Дневник осени - Белла Торн

Черт. Слезы. Мне нельзя сейчас плакать. Мне нужно писать. Я делаю глубокий вздох. Окей.

«Пусть окажется, что ты не умер и мы все вместе будем жить здесь, в Авентуре, как и хотели».

Я вся дрожу.

И что теперь?

Я тщательно прислушиваюсь. Хочу что-нибудь услышать: шаги, скрип открываемой двери… Ничего.

Сумасшествие какое-то. Нельзя вот так просидеть всю ночь в ожидании, что что-нибудь произойдет. Можно сойти с ума.

Я стараюсь вести себя как обычно. Укладываюсь спать. Притворяюсь, что не вздрагиваю от каждого щелчка, шороха, скрипа или другого звука. Я залезаю под одеяло и закрываю глаза, но зрачки продолжают вращаться даже под веками.

Мой мозг не очень-то мне помогает. Он рисует страшные картины из идиотского ужастика, который Дженна заставила меня посмотреть с ней прошлым летом. Но в какой-то момент я все-таки засыпаю.

А просыпаюсь я от звука папиного голоса.

– Отем! Эрик! Чешите сюда немедленно!

Я резко просыпаюсь в холодном поту и на краткий миг не могу сообразить почему.

– Дети! – зовет папа.

Офигеть!

Я выскакиваю из постели, распахиваю дверь своей спальни и на всех парах несусь вниз.

– Папа! – ору я. – Папочка!

Я вбегаю в гостиную, сердце готово выскочить у меня из груди… и застываю на месте.

Мама и Эрик сидят на диване, а Шмидт растянулся у них на коленях.

– Смотрите, что тут у меня, – говорит папа… в телевизоре. У него на руках Шмидт, когда он был еще щенком. Я слышу, как мы с Эриком визжим от восторга. Затем картинка меняется и на экране уже мы: Эрику восемь, мне двенадцать. Мы подбегаем к отцу, а он смеется, потому что Шмидт старается выскочить у него из рук, чтобы добраться до нас.

Мое лицо пылает, а горло саднит от разочарования. Хочется плакать. И еще биться головой об стенку из-за того, что я была такой дурой. Вместо этого я как можно спокойнее произношу:

– А, вы смотрите видео про Шмидта.

Каждый год Эрик смотрит этот ролик в годовщину того дня, когда пес появился в нашей семье. Представить не могу, что я и вправду поверила в воскрешение папы из мертвых.

Они оба молчат. У мамы очень обеспокоенный вид, а Эрик глазеет на меня так, словно я попала в автокатастрофу. Охватившее меня разочарование столь сильное, что, кажется, я вот-вот рухну. Я нагибаюсь, чтобы погладить Шмидта:

– С годовщиной, пес! – Я откашливаюсь. – Можешь дать мне с собой на обед виноград? – обращаюсь я к маме. – Пойду собираться в школу.

Вернувшись к себе в комнату, я снова пролистываю блокнот. Каждое пожелание злит меня все больше и больше. Как я вообще могла поверить, что блокнот волшебный? Исполнение каждого из моих желаний можно легко объяснить. Ринзи опубликовала бы мою фотографию, хотела я этого или нет. Занятия по ПАП с Шоном были заранее расписаны, и Шон начал заниматься задолго до того, как я записала свое пожелание в блокнот. С собачьим дерьмом, конечно, все совпало странным образом, но разве в жизни не случаются удивительные совпадения?

К моменту, когда я спускаюсь из своей комнаты, Эрик уже ушел на автобусную остановку. Мама сидит за кухонным столом и читает газету, но, как только я вхожу, опускает ее. Я знаю, ей хочется со мной поговорить. Здорово, что она всегда рядом, но что я ей скажу? Что я расстроена, поскольку мне не удалось вернуть папу с того света? Да меньше чем через час я уже буду на приеме у психотерапевта, куда она же меня и привезет.

– Привет, мам.

Лучше вести себя как обычно. Будто я спешу. Нет ни минуты свободной, чтобы остановиться и поговорить. Я хватаю бутылку апельсинового сока и шарю в буфете, пока не нахожу себе на завтрак батончик гранолы[39].

– Пока, мам, – говорю я, направляясь к двери.

– Отем, подожди, пожалуйста. – Она подходит ко мне и кладет мне руку на плечо. – Сегодня утром… У тебя все в порядке?

Какая-то часть меня хочет рассказать ей всю правду. Я хочу, чтобы она меня утешила и помогла мне прийти в норму, но, боюсь, это невозможно. Меня саму удивляет, когда я начинаю говорить, спотыкаясь на каждом слове.

– Это был сон, – с трудом произношу я. – Мне приснилось, что ничего не было, мы все вместе переехали сюда жить. Все было таким реальным. Знаешь, иногда просыпаешься, а ты все еще в полубессознательном состоянии? И тут я услышала его голос, и…

Продолжать я не могу и начинаю рыдать. Мама притягивает меня к себе, чтобы обнять. В этот момент совершенно неважно, что она ниже меня ростом, потому что я чувствую себя маленькой девочкой. Мне нравится это чувство.

– Мне тоже снятся такие сны, – говорит она, и ее глаза наливаются слезами. – После них так трудно просыпаться.

Я остаюсь в ее объятиях еще какое-то время. Может, я и не рассказала ей всей правды, но зато чувства были настоящими, и мне полегчало, когда я проговорила все это вслух. Когда я прощаюсь с мамой и ухожу в школу, я уже намного разумнее отношусь к тому, что случилось.

– «Трасса «РЕНО», «Сестра Рона», «Сенатор Арс»…

Я иду рядом с Джей-Джеем, а он произносит эту абракадабру.

– Что ты несешь? – уныло спрашиваю я.

– Это все анаграммы слова «расстроена», – отвечает он. – Так чем ты расстроена?

Он прав. За всю дорогу я едва проронила хоть слово. Я мысленно борюсь с собой: то мне кажется, что все пожелания, записанные в блокнот, исполнились по чистому совпадению, то снова начинаю в этом сомневаться. Конечно, блокнот не вернул мне папу, но все-таки воскрешение из мертвых слишком уж смелое желание.

– Ты считаешь себя логичным человеком? – наконец задаю я вопрос Джей-Джею.

– Ну, у меня бывают «вулканические» моменты[40], – отвечает он.

– Понятия не имею, что ты имеешь в виду.

– Ладно, я логичный парень.

– А ты веришь в сверхъестественное? – спрашиваю я.

– Не-а.