Такой, какой я есть + - Андрей Владимирович Важенин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
1994 год
Гибель Владимира Зиновьевича Нечая, директора ВНИИТФ. Профессор Нечай приехал в эти мрачные времена из Москвы после крайне неудачной беседы с руководством страны, где было заявлено, что мы теперь со всем миром друзья, вы не нужны, ваши разработки никому не нужны, выживайте, как хотите. Владимир Зиновьевич, которого мне довелось знать лично, застрелился у себя в кабинете. Надо сказать, что эта гибель оказалась небесполезной, этот набат прозвучал и дошел до кого-то в руководстве государства. И после этого политика в плане оборонных предприятий, в плане ученых очень медленно, очень нехотя, но все-таки стала меняться. Кто-то наверху стал понимать, что с одними рыночниками, банкирами и биржевыми спекулянтами им не выжить. Страна их, конечно, не волновала. Я думаю, что это был, прежде всего, жест в плане собственной безопасности.
1994 год — год совершенно удивительный, год бурного развития работ со Снежинском. Тогда губернатором области был Вадим Павлович Соловьев, который (я уже об этом писал), на мой взгляд, очень существенно опередил свое время, который увидел в наших работах перспективу, задел на будущее и в труднейшие экономические политические времена поддержал нас. Именно тогда состоялась поездка в США меня, Эдурда Магды и еще одного молодого доктора, который, к сожалению, абсолютно не оправдал надежд и достаточно плохо закончил свою карьеру. Но речь не об этом. Именно этот год нам дал возможность посетить Соединенные Штаты, посетить Нейтронный центр в Сиэтле, в Хьюстоне. Это была очень важная эпохальная поездка. Я повторяю, она была предпринята в очень трудные финансовые времена. Но областная власть могла выделять стратегические направления и принимать решения по ним. Тогда же благодаря активности и прозорливости Владимира Борисовича Макарова, который был тогда начальником главного управления здравоохранения, начались строительные работы по созданию Центра нейтронной терапии в Снежинске.
1995 год
1995 год ознаменован в моей жизни одной из самых тяжелых трагедий — это гибель брата, это рубец, который не заживает до сих пор. Но это опять же сугубо личное. Пройти мимо этого события, как и мимо смерти деда в 1995 году и бабушки в 1997 году, я не могу. Но это, как я уже говорил, не предмет для рассуждения в книге.
В этом году я абсолютно осознанно покрестился …..
1996 год
Яркое незабываемое впечатление — это абсолютно комедийные фальсифицированные выборы Ельцина и трусливый проигрыш Зюганова. Всем было понятно, что КПРФ выигрывает. Это был последний шанс повернуть развитие ситуации в стране вспять на нормальное русло. Мерзко было наблюдать агитационную работу, которая шла, подтасовку фактов. И мы понимали, что победа Ельцина заведет нас в еще более страшный тупик, чем тот, в котором мы наблюдались. Незадолго до этого состоялась известная операция, сделанная кардиохирургом Акчуриным. После этого в Академии медицинских наук приходилось с ним встречаться, разговаривать. Естественно, не задашь вопрос. Понятно, что исполнял врачебный долг. Но в кого ты вложил свое искусство, в кого ты вложил свой талант? Увы, это извечная проблема врача, который должен и обязан лечить и гения, и таланта, и подонка.
Кафедра
В этом же 1996 году я стал заведующим кафедрой при достаточно странных обстоятельствах. Заведовал кафедрой, думаю, заведовал бы еще очень много лет очень известный рентгенолог Борис Константинович Шаров. Я совмещал у него на кафедре. Однажды вечером раздается телефонный звонок, звонит профессор Ратников, говорит: «Андрей, ты слышал про Бориса Константиновича? Я думаю, что теперь ты будешь заведовать кафедрой». — «Как, что?» «Несколько часов назад Борис Константинович скоропостижно скончался». Понятно, что никто не ожидал такого разворота событий. Я, честно говоря, не предполагал. Но в создавшейся ситуации Юрий Степанович Шамуров, которому я очень благодарен за этот шаг, пригласил меня, совершенно молодого пацана, но уже доктора наук, заведовать кафедрой рентгенорадиологии лучевой терапии Института. Тут началась вторая ветвь карьерного и научного развития, как бы совершенно неожиданно добавив хлопот и украсив жизнь.
В это же время по настоянию руководства диспансера, которое, повторяю, не слишком хорошо относилось, мягко говоря, к людям, остепененным и людям, которые стремятся развиваться профессионально вне банального примитивного околомедицинского бизнеса. Мне пришлось оставить отделение, отдав его в руки неподготовленному и непорядочному человеку, который закончил свою короткую карьеру через несколько лет на скамье подсудимых. Но это совсем другие истории. В тот период на фоне невыплаченных зарплат и прочих передряг довелось начать заведование кафедрой.
1999 год
Настоящая слава
1994 год, летом, очень жарким, хорошим летом я с друзьями, в том числе с Сашей Левитом, находимся на базе «Серебряные пески» «Государственного ракетного центра». Я в 1993 году защитил докторскую диссертацию, Сашка стал коммерческим директором «БиЛайн», открыли один из офисов в Миассе. Среди жаркого лета, как часто бывает на берегу чудесного озера Тургояк, налетела гроза, все попрятались по палаткам и домикам. Потом — яркое солнце. Сашка позвонил в Миасское отделение, оттуда достаточно быстро привезли две большие телевизионные картонные коробки. Одна была заполнена великолепными сухими дровами, и там были две бутылки водки, во второй лежал Сашкин аккордеон и еще две бутылки водки, а также растопка.
Быстренько разгорелся костер, и под такое настроение начался концерт: Александр Борисович Левит, уважаемый коммерсант, на мостках играл матерные частушки, я их пел. Успех мы имели потрясающий, но настолько, что жены наши, в общем, физиологически не удержались — мы сорвали громадные аплодисменты. Потом вечер продолжался как положено. И спустя года, наверно, четыре-пять, когда мы уже купили дачу в «Медике» отмечаем, у Зои день рождения, 28 июня. Сашка играет, я пою частушки, раздается стук в калиточку, я выхожу — там несколько людей таких взрослых. Говорят: «Извините, вы профессор Важенин?» — «Я». «Александр Борисович с вами? Это он играет?» Я говорю: «Конечно, он». «Вы знаете, мы вас слышали на Тургояке. Можно мы зайдем и еще тихонько послушаем?»
Тогда мы все убедились, что настоящая слава — это не профессорство, не коммерция, а искусство и возможность дарить народу то, что он любит и ценит. Это для меня была самая звездная минута славы, ничего