Прощайте, колибри, хочу к воробьям! - Екатерина Вильмонт

– Женечка, вас не надо провожать?

– Куда провожать?

– В аэропорт.

– Да нет, спасибо, Костя. Не нужно.

– А звонить вам можно?

– Можно. Буду рада. И спасибо за чудесный день. Ваши пельмени выше всяких похвал! И берегите Пафнутия. Это просто чудо природы.

– Да уж, чудо! Кайфоломщик! – засмеялся он. И уехал.

Утром в день отлета мне почему-то подумалось, что Костя все-таки приедет в аэропорт. Но он не приехал. Я даже не ощутила разочарования. В самом деле, в будний день в Москве ехать в Шереметьево, просто чтобы увидеть женщину, это, наверное, абсурд. Можно запросто всюду опоздать – и в аэропорт, и на работу. Так что все правильно. На секунду мне стало грустно, никто не провожает, никто не встретит…

Но я ошиблась! В Амстердаме, едва я вышла с багажом, ко мне подошел мужчина.

– Госпожа Истомина?

– Да! – удивилась я.

– Рад, душевно рад! Я Мирон, я, собственно говоря, художественный руководитель проекта, Фархад не смог вас встретить, ну а я не счел за труд… Это все ваши вещи? Отлично! Идемте!

Я вспомнила, что Фарик как-то упомянул о нем. Сказал, что очень креативный товарищ. Он был совсем небольшого роста, ниже меня, но крепкий и плотный, эдакий боровичок-здоровячок, лицо простое и приятное, хотя он ни разу даже не улыбнулся. Но в нем чувствовалась какая-то значительность и даже, как ни дико, определенное мужское обаяние. Ну надо же!

Мы подошли к большому джипу. Ну, естественно, недостаток роста восполняется размерами автомобиля. Он легко, будто пушинку, закинул мой чемодан в багажник.

– Сейчас я отвезу вас в отель, но к завтраку вы уже не поспеваете, мы позавтракаем в кафе, а потом сразу в наш офис.

– В офис? – удивилась я.

– Ну да! В театр нас пока еще не пускают.

И правильно делают. Мы ведь еще в самом начале процесса, а вот когда уже будем готовы к сценическим репетициям, тогда… Фархад говорил мне, что вы опытный агент, Антон Истомин большой музыкант, и вы смогли сами вывести его на орбиту, это дорогого стоит и хорошо вас рекомендует. Я очень рад, в нашем деле так не хватает порядочных людей. Это правда, что вы музыкант и юрист в одном флаконе?

– Правда. Но музыкант я только по образованию.

– Это, собственно говоря, не имеет значения. В музыке вы сечете.

– Факт, секу!

– Отлично! Сегодня вечером дают «Трубадура», хотите послушать? Отличный состав!

– О, с удовольствием.

– Отлично! А вот и ваш отель.

Отель располагался на набережной одного из каналов, старинный, прелестный. Мирон сам отнес чемодан в мой номер, который оказался очень красивым и уютным.

– Здесь все хорошо, кроме освещения, – заметил он. – Предполагается, собственно говоря, что в номере гостиницы люди только спят и трахаются, чтение не предусмотрено, но я распорядился, и к вечеру тут поставят хорошую настольную лампу.

– Спасибо большое, Мирон.

– Сколько времени вам нужно, чтобы собраться?

– Двадцать минут.

– О’кей! Жду вас в холле.

Я мгновенно приняла душ, переоделась и ровно через двадцать минут уже была внизу. Мирон читал английскую газету. Поднялся мне навстречу.

– Пунктуальность не российская!

– Я много лет жила в Америке.

– Это не всем помогает. Ну, пошли завтракать! Тут, собственно говоря, совсем недалеко, пройдемся пешком?

– С огромным удовольствием.

Здесь весна была уже в разгаре. Градусов пятнадцать, солнышко. Хорошо! И эти старинные дома вдоль каналов, и звуки башенных часов где-то неподалеку… Прелесть!

– Женя, вы не против, если мы сядем на воздухе, а то я курю…

– Прекрасно.

– Вас не смущает, что я курю?

– Ничуть. Курите сколько угодно.

– Отлично! Женя, Фархад прилетит только вечером, сегодня я буду вас опекать.

– Фарик мне говорил, что у вас проблемы с партией Роберта.

– Да. Был отличный исполнитель, но он соскочил, его позвали в «Ковент-Гарден», у нас ведь все только затевается, а там… Но ведь нельзя брать абы кого. У нас проект отчасти показушный, но в хорошем смысле слова. Поэтому…

– Понимаете, Мирон, Роберт – партия хоть и эффектная, но кроме сильного голоса ничего, собственно, не требует. Играть там нечего. Ну, правда, внешность нужна, но эффектных баритонов в России не так уж мало. Это же не «Риголетто» все-таки…

– А как вам Дроздовский? Такое имя, и голос, и внешность… Я с ним уже говорил, и он в принципе согласен, но такую цену заломил, мама, не горюй!

– Ну, если вам нужно имя, то с Робертом он справится. Без сомнения, Роберт и Эскамильо – вот две партии, которые ему по зубам.

– То есть вы считаете, что другие партии ему не по зубам? У него же мировое имя! И сказочный голос.

– Ну, не знаю… Я его не люблю, но, может, я несправедлива к нему.

– А вот сегодня мы его послушаем в «Трубадуре». Может, пересмотрите свое отношение?

– Попробую.

И Мирон принялся рассказывать мне о своей мечте:

– Поймите, Женя, русские певцы сейчас поют по всему миру и очень успешно, но они рассеяны, ну, вроде как евреи…

– А вы хотите создать что-то вроде оперного государства Израиль? – засмеялась я.

– Вот именно! – воодушевился он. – Мы с Фархадом около двух лет носимся с этой идеей, и у нас уже стало что-то вытанцовываться, но нужны огромные деньги, я кое-что надыбал, но мы решили начать с «Иоланты», одноактная опера, недорогая в постановке, немноголюдная и такая красивая. Но одного спектакля для такого проекта мало.

– Понимаю. Но нет возможности замахнуться сразу на несколько, это, так сказать, пробный шар? Но у Фархада большое имя, оно само по себе уже приманка…

Мне позвонил Фархад.

– Женечка, все в порядке?

– Да, Мирон вовсю меня опекает, вечером идем слушать «Трубадура».

– Я скоро прилечу, в оперу не пойду, так что увидимся завтра утром. Заеду за тобой в гостиницу в половине десятого.

– Хорошо, Фарик. У тебя грустный голос.

– Просто устал. Не беспокойся, Женечка. Все в порядке.

«Трубадур» – одна из моих любимых опер.

И в сегодняшнем спектакле было немало удач. Роскошный Манрико, потрясающая Азучена, дивная Леонора, не было только графа Ди Луна… То есть он был – красивый, фактурный, с роскошным тембром, но как бы его и не было. Мирон очень внимательно наблюдал за моей реакцией.

А публика, надо сказать, была в восторге.