Семья Эглетьер. Книга 2. Голод львят - Анри Труайя

Это был настоящий театр: все персонажи играли роли, начиная с Кароль и Филиппа, разыгрывавших счастливую семейную пару, и кончая Даниэлем, поглощавшим обед с чисто английской изысканностью, пока преобразившаяся в преданную служанку Мерседес, внимательная и добрая, уходила и приходила, кружила вокруг стола, сверкающего серебром и хрусталем. Даже у Франсуазы лицо было каким-то необычным. Жан-Марк заметил, что она выглядела радостной, загадочной и напряженной. Она была лучше причесана, чем накануне. Он улыбнулся ей через жардиньерку из китайского бело-голубого фарфора и поднял свой бокал. Что за идея возникла у Кароль — пригласить Шалузов и Дюурионов после того, как она поссорилась с ними во время круиза! Светское примирение? Впрочем, Поль Дюурион — крупный клиент конторы Эглетьера!

Разговор был чисто географическим: Греция, Соединенные Штаты, Кот-д’Ивуар. Стоило интересу чуть сникнуть, как хозяйка оживляла беседу каким-нибудь ловким вопросом или забавной репликой. Непринужденность Кароль восхищала Жан-Марка. Он не знал никого, кто мог бы сравниться с ней в шарме и элегантности. Чем более неестественной, деланной она выглядела, тем сильнее нравилась ему. Желание, которое он не мог испытать днем при виде белокожей блондинки Валерии, лежавшей перед ним обнаженной, охватывало его и доводило до дурноты, стоило ему посмотреть всего лишь на руку Кароль, лежавшую спокойно на скатерти. Одержимый этим наваждением, он говорил мало и упорно думал о впечатлении, которое производил на нее. Одетая в черное платье с остроконечным декольте и бриллиантовой застежкой на плече, Кароль просто царила — недоступная, запретная, словно окруженная пуленепробиваемым стеклом. Он готов был бросить салфетку и убежать. Но обед нестерпимо долго тянулся. Даниэль снова попросил мороженого с клубникой, негодяй! А господин Шалуз, который был большим знатоком вин, без конца нюхал и дегустировал поданный к десерту сотерн. К счастью, в этот день у Дидье Коплена была вечеринка. Жан-Марк предупредил Кароль, что сбежит сразу после обеда. Он действительно приходил в себя только за пределами дома.

Наконец все встали из-за стола. Пока Мерседес накрывала в гостиной кофе, Жан-Марк увлек Франсуазу в угол комнаты и прошептал:

— А не пойти ли тебе вместе со мной?

— К Дидье? Но я не приглашена.

— Да это и не обязательно! Там будет очень мило. Он познакомит нас со своей девушкой. Он подумывает о женитьбе…

— Дидье хочет жениться? — воскликнула Франсуаза.

И на ее лице изобразился столь живой интерес, что Жан-Марк раскрыл глаза от удивления: она же едва знала Дидье!

— Да, — сказал он, — это довольно глупо!

— Почему? Если девушка хорошая…

— Даже если хорошая! Брак, знаешь…

— Не всегда!

— О, нет… во всяком случае для нас… Когда надо учиться…

— Да, конечно.

— Так я тебя увожу?

— Мне бы хотелось, но, наверное, это будет не очень вежливо?..

Их прервала перестановка в гостиной: Дюурионы принесли диапозитивы, сделанные во время круиза, и все принадлежности для показа. На комоде поместили проектор, перед зеркалом на камине развернули экран, поставили стулья для зрителей. Господин Дюурион, готовя аппарат к работе, регулировал высоту объектива. Его жена, взявшая на себя художественный комментарий, взволнованная и воодушевленная, суетилась вокруг папки со снимками. Жан-Марк подошел к Кароль и сообщил ей, понизив голос:

— Я собираюсь сматываться.

— Уже? — произнесла она, взглянув на него с недовольным видом.

— Да. Я обещал Дидье прийти не слишком поздно. К тому же я увожу Франсуазу…

— Но… но это невозможно!.. Вы не можете уйти оба!

— Для того чтобы смотреть фотоснимки, мы вам не нужны!..

Жан-Марк говорил быстро, чтобы преодолеть в себе страх — выступать против Кароль было непросто! Как только он вышел из зоны воздействия ее взгляда, ее духов, он вновь обрел уверенность в себе. Дюурионы и Шалузы, когда он выразил сожаление, что они с сестрой не смогут присутствовать на демонстрации диапозитивов, дружно воскликнули, что ни он, ни Франсуаза ничего не потеряют, поскольку в их возрасте имеются занятия и получше.

— Уходите быстро, мои дорогие! — сказала им Кароль со снисходительными нотками в голосе.

— И Франсуаза тоже уходит? — спросил Филипп.

— Ну да, они так договорились, — сухо заметила Кароль.

Даниэль воспользовался случаем, чтобы тоже улизнуть: у него завтра контрольная по физике, а он к ней еще не подготовился.

— Можно уже гасить свет? — спросила госпожа Дюурион.

Кароль безропотно сидела рядом с Моник Шалуз. За время круиза она насмотрелась на Поля Дюуриона, который носился среди руин с фотоаппаратом в руках, щелкал в упор античные храмы и современных крестьян. И вот теперь ей приходится созерцать вереницу этих видов с комментариями Колетт. Лично она ненавидела фотографии. Прежде всего потому, что не считала себя фотогеничной. А еще потому, что эти свидетельства ушедшего времени наводили ее на мысли о старости и смерти. «Придет день, когда от нас уже ничего не останется, кроме маленьких, старомодных, смешных изображений…» Филипп повернул выключатель. Наступила темнота, в которой засветился белый четырехугольник экрана. Кароль услышала, как с глухим звуком закрылась входная дверь: Жан-Марк и Франсуаза ушли. «Это уж слишком, вдвоем!» — подумала она про себя. И со злостью мысленно последовала за ними в их веселое бегство, подальше от взрослых, подальше от скучных обязанностей…

В глубине гостиной неожиданно выросли колонны Парфенона с голубым в белый горошек платьем госпожи Дюурион на первом плане.

— Потрясающе! — запищала Моник Шалуз. — Мрамор, бело-розовый оттенок мрамора! Он красивей, чем в природе!

Потом возник господин Шалуз в шортах и полотняной шляпе перед храмом Нептуна в Пэстуме. Теперь восторгалась Кароль. Казалось, что ее голос звенит под стеклянным колоколом. Этот сговор между братом и сестрой, это радостное соучастие. Жан-Марк, разумеется, сообщил Франсуазе, что порвал с ней. Он гордится тем, что произошло. Еще бы! Его первый мужской успех. А эта маленькая потаскушка с ужимками недотроги, она-то как, наверное, обрадовалась!

— И это, не правда ли, восхитительно?.. Вы помните, Кароль?

— Это… Это Олимпия?

— Нет. Это Дельфы, давайте посмотрим!

— В любом случае, Поль, вы необыкновенный художник! И установка кадра, и чувство объема!

Жан-Марк с сестрой даже сейчас, может быть, говорят о ней. Разумеется, чтобы ее растоптать. В этом отношении можно положиться на Франсуазу. Кароль сцепила руки в замок. Неожиданно над камином возникло крупным планом женское лицо, загорелое, смеющееся, с морщинками, появившимися от солнца. «Боже мой! Неужели это я? Да! Какой ужас!»

— А! Вот и наша восхитительная Кароль! — сообщила Колетт Дюурион.