Иван Московский. Первые шаги - Михаил Ланцов

– Отец?! – удивленно воскликнул Ваня. – Я не знал, что ты приедешь. Я бы тут все подготовил для показа.

– Как в прошлый раз? – усмехнулся Иван Васильевич. – Нет уж. Так показывай. А то, мню, увидел я только то, что ты посчитал нужным. Не дело с отцом так обходиться. Не дело. Что сие? – указал он на печи.

– Печи, – невозмутимо пожав плечами, ответил Ваня.

– Сам вижу, что печи. Но отчего такие странные? Для чего они?

– То моя выдумка[42]. Но хитрого в ней ничего нет. Такая печь нужна для повышения жара до великих пределов. Внутрь загружается уголь или еще что горючее. Потом ставится горшок особый, стойкий к жаре. Подпаливается топливо. Затворяется заглушка. И мехами воздух внутрь нагнетается, без которого, как известно, ничего не горит. Видишь, какой кирпич, – махнул рукой Ваня, – белый, его из глины колокольной делают. Той, что под Владимиром издревле копают. Митрополит охотно помог и прислал пару стругов с ней. Она, ежели к делу с умом подходить, от жара не трескается.

– А что кирпич такой странной формы? – спросил отец. – Его торцом, что ли, кладут?

– Торцом, – кивнул Ваня. – Мирон! – крикнул он одному из работников. – Принеси. – Тот спохватился и кабанчиком метнулся за кирпичом куда-то в другое помещение. – Видишь, какой длинный? – спросил он отца, когда кирпич принесли.

– Вижу. А зачем такой? Да и не ровный, как я погляжу. То по недосмотру?

– Нет. Эта неровность специально сделана. Чтобы, укладывая кирпич к кирпичу, круг получать без всякого теса или зазоров. Да и свод им выкладывать – одно загляденье.

– А дыры эти зачем?

– Чтобы тепло лучше держал. Если кирпич единым куском, то хуже получается. Причем, как ты видишь, внутренняя часть у него крепкая, монолитная, а дыры ближе к внешней. Так лучше выходит – и печь греется сильнее, и рядом с ней не так жарко.

– Ладно, – махнул рукой Великий князь. – Все это пустое. Надо, значит, надо. Мне до того нет дела. Но ты не сказал, для чего печи сии.

– Для разного, – уклончиво ответил Ваня.

– Не хочешь говорить? – с нотками железа в голосе произнес отец.

– Пойдем, – после долгой паузы ответил сын, тяжело вздохнул и, не оглядываясь, двинулся в свой рабочий кабинет. Ну как кабинет? Просто просторную комнату, возле которой всегда стоял караул. Независимо от того, был ли Ваня внутри или нет. Посторонним вход сюда был запрещен под страхом очень тяжелых наказаний, вплоть до смертной казни.

– Присаживайся, – произнес княжич отцу и, видя непонимание на лице, пояснил: – Те слова не для всех ушей.

– Ясно, – вполне благожелательно ответил отец, одобрив осторожность сына.

– Эти печи дают очень большой жар… – произнес Ваня и замолчал, задумавшись, не понимая, с чего начать.

– И что с того?

– Не знаю, с чего начать. Полагаю, детали тебе неинтересны?

– Так и есть.

– Эти печи позволяют переделывать крицу в железо без долгого и мучительного махания молотами. Быстро, дешево и много. Во всяком случае, на один безмен[43] доброго железа тратится всего два часа выпекания в тигле, вместо седмицы махания молотами. А угля уходит в два десятка раз меньше, чем обычно в горне сгорает при том же деле. Да и качеством оно лучше получается. Мда… это сложно оценить, но кузнецам мое железо по душе.

– Не хочешь у ковалей покупать их прутки да проволоку?

– Не хочу.

– Почему?

– Дорого и мало.

– Мало? А сколько же у тебя делают?

– В печь тигель ставится на пять безменов варева. Выпекается два часа. Потом заглушку снимают. С помоста тигель достают щипцами, подсыпают угля и ставят новый тигель. Затем заглушку возвращают на место на следующие два часа. Ночью тоже трудятся.

– Ночью? – удивился отец.

– Чтобы печь не остывала и впустую жар не отпускала. Так вот. За день и ночь работающая печь пропускает через себя одиннадцать тиглей по пять безменов в каждый. Совокупно – три с половиной пуда[44]. Добрый коваль молоточным перестуком столько и за пару месяцев не сделает даже с тремя подмастерьями-молотобойцами.

– А чего не дюжина?

– Так уголь досыпать надо. Зольник почистить. Это время. И все делать осторожно. Расколоть заглушку или тигель – плевое дело. Да и опасно с таким жаром работать. Опять же, осмотреть нужно, где возможно. Печь-то работает непрерывно, пока кладка разрушаться не начнет, и упускать этот момент опасно. Но ей на смену всегда стоит запасная, чтобы сразу включить в дело, пока эту порченную ремонтируют. Из-за чего и выходит, что постоянно работают только две печи. Оттого и выход за полную смену не пятьдесят пять безменов, а сто десять. В седмицу же без малого полсотни пудов набегает. Для дел бронных более чем достаточно. Еще и на продажу выходит немало[45].

– Но я видел четыре горячих печи. Почему две?

– Вторые две – то для опытов иных. Там все сложно и непостоянно… – произнес Ваня.

– Хм, – усмехнулся Великий князь. – Сынок, ты хоть понимаешь, что, ежели ковали узнают о том, СКОЛЬКО у тебя тут доброго железа делается, они вой поднимут? Они ведь стараются, тяжелым трудом добывают. А ты?

– А я умом, – улыбнулся сын. – Я же сын Великого князя, а не простой коваль. Мне думать положено. Не переживай, отец, воя они не поднимут. Крицы я уже за готовое железо покупаю у ковалей по их же просьбе и сходной цене. Ведь молотком выбивать «дурь» из крицы, превращая ее в железо, долго и тяжело. А так они могут сразу ковать что-нибудь дельное без этой мороки. Поверь – они довольны и охотно везут мне крицу.

– А остальные?

– Купцы сказывают, что в добром железе у нас крепкая нужда. Вон новгородцы шведское закупают в немалом числе. Да из Любека, Данцига и прочих ганзейских городов его везут. И никто не жалуется. Так с чего это ковалям на печаль изводиться? Они только рады будут покупать наше, особенно если оно будет дешевле иноземного.