Чмоки - Дэвид Хаггинз

— Позапрошлой? Ну, кончил во сне, а так вроде ничего.

Я лично — так вот сам по себе — не кончаю уже лет десять, а то и больше. Гм. Видимо, питание неправильное. Надо будет у него потом спросить, что он такое ест. Ну а пока копнем поглубже.

— Так. А как директрису в садике звали, помнишь?

— Сейчас вспомню, наверно, погоди. Детский сад святого Иакова, а директриса… Черт, вертится на языке… не помню, извини.

Да? А я вот помню. Звали ее мисс Шеппард, и все, что можно было изгадить в жизни маленького ребенка, она мне изгадила. Я до сих пор храню в памяти ее образ в виде голографической куклы вуду (стальные булавки прилагаются). А этот даже имя не вспомнил. Я приободрился и продолжал:

— Хорошо, а экзамены в школе ты как сдал, на какие оценки? И что ты сдавал, кстати?

Стив бодренько все отбарабанил, вспомнил даже, когда он что пересдавал.

Ну что ж, неплохо. Видно, такие унижения так просто не забываются.

— Значит, как я понял, ты себе жил спокойненько, а потом вдруг явился твой двойник и застукал тебя со своей женой? Так, что ли? Кстати, как с женой-то у тебя?

— Да как у тебя, наверное: все хорошо. Нам с тобой повезло, Стив. В наше время это редкость.

Ну да, эту сказочку я и сам всем рассказываю.

— А ты до сих пор с Тони работаешь?

— Конечно. Мы с ним уже десять лет компанию вместе ведем. Он мне и друг хороший, не только партнер…

— Слушай, а с женой его у тебя ничего не было?

— С Лорой? — Он даже заерзал от неловкости. — Нет, конечно, ты что? У них такая семья хорошая…

Ага, ошибочка. И даже две.

Во-первых, когда у нас с Лиз окончательно разладились постельные дела, я как-то раз стихийно перепихнулся с этой самой Лорой. А во-вторых, родив тройняшек, Тони через год с ней развелся по суду и с большой кровью. Вот так-то, голубчик, а теперь я тебя добью. О, это коронный удар. Я это двадцать пять лет в себе носил — недавно только проговорился в пыточной беседе с глазу на глаз по калифорнийскому методу. В психоанализе, друг мой, за такое дают пять баллов с плюсом. Это ж вселенский взрыв, вечная индульгенция, разом покрывающая все мои былые закидоны. Итак, решающий вопрос:

— А дядя Сид с тобой ничего такого не делал?

— Господи, нет конечно. Никогда. А что? Он что, к тебе…

— Ага. Мне тогда четыре года было. Помыли меня и на кухне оставили: я у плиты стоял, сушился.

Больше я его ни о чем не спрашивал: и так все понятно. Я ликовал: теперь-то я окончательно доказал, кто тут настоящий. Младшенькому, конечно, не повезло, но что поделаешь, жизнь есть жизнь. Ну ничего, я ему с работой помогу, может, квартирку ему сниму на первое время, пока он на ноги не встанет. Ну и встречаться будем, конечно: дни рождения там и прочее…

Младшенький понуро сидел на полосатом диване, с ужасом глядя, как убогим карточным домиком рушится его самовосприятие. Да, тяжело это — окончательно убедиться в том, что ты — не ты, а китайская подделка.

Слезы навернулись ему на глаза и потекли по щекам. Мне стало жаль бедолагу, я сел с ним рядом и обнял его за плечи.

— Прости, Стив, прости, — прохлюпал он. — Ужас какой! Несправедливо-то как, господи! Ведь ты же, наверное, всю жизнь за меня мучился. Господи, Стив, не знаю что сказать… спасибо тебе, спасибо.

Меня как обухом по голове ударили.

За какую-то долю секунды я вдруг осознал, что на старте я вытянул короткую спичку. И я зарыдал. Я проливал реки слез, я плакал над обиженным мальчиком внутри меня, над моим «внутренним ребенком», как говорили на тренинге. И теперь уже не важно было, кто такой этот Стив — я ли сам из параллельной, более счастливой вселенной или просто недопрограммированный робот. В режущем свете моих воспоминаний он обнимал меня как брат.

Потом Младший ушел на кухню, а я остался лежать на диване, потрясенный и раздавленный.

Я проснулся в кухне, за столом. На щеке зеркально отпечатался рисунок рифленой сосновой столешницы. Дверь в гостиную была приоткрыта, я подошел к ней на цыпочках и заглянул в щелку. Когда я проверял в последний раз, мой несчастный лысый дубликат храпел на диване, и его огромное пузо вздувалось с каждым всхрапом.

Теперь его не было.

В сером полусвете раннего восхода виднелась пепельница с горкой свежих окурков. В застоявшемся воздухе висела резкая табачная вонь. Прежде чем выйти, я открыл окно. Хорошо все-таки, что я не курю.

Я обошел дом. Лиз крепко спала в гостевой спальне: легла прямо не раздеваясь. Никаких признаков моего бедолаги-клона не обнаружилось. Я решил, что он просто растворился в воздухе. Я надел кроссовки «Тимберленд», тихонько открыл заднюю дверь и отправился на ежеутреннюю прогулку. Дошел до границы сада и перелез через забор на поле для гольфа. Все же хорошо, что этот мой отрицательный двойник куда-то делся. Тяжело на него смотреть: он так на меня похож и так себе жизнь изуродовал, столько возможностей упустил… А ведь, если бы фишка по-другому легла, был бы я сейчас на его месте.

Я шел по широкому зеленому паласу четырнадцатого фэрвея,[11] залитому холодным, как будто электрическим, рассветным сиянием, и с удовольствием чувствовал, как расправляются занемевшие мускулы. Я обогнул бункер[12] и дошел до грина[13] как раз в тот момент, когда солнце поднялось над холмом и коснулось лучами моего лица. Потом, возвращаясь той же дорогой, я смотрел, как тает на солнце роса и как вместе с ней постепенно исчезают следы, которые я оставил, когда шел сюда.

Когда я вернулся домой, Стива по-прежнему нигде не было. Лиз еще спала, и я тихонько поцеловал ее в лоб.

Я ехал в город, и сердце мое было переполнено любовью к ней. Солнце уже понемногу прогревало воздух, и, если ветерок развеет смог, новый день обещал быть таким же хорошим и ясным, как и предыдущие.

Я припарковался на своем пятачке на Драммонд-стрит, поднялся по лестнице на наш этаж и обнаружил, что дверь не отпирается. Ключ отказывался поворачиваться в скважине. Я нагнулся посмотреть и увидел новый блестящий замок. Старый сменили, что, видимо, означало, что нас обокрали. Я позвонил Тони домой, но жидкокристаллический экран мобильника высветил, что мой телефон отключен. Это была уже вторая мелкая, но досадная складочка на белоснежном крахмальном воротничке пятницы.

Ну хорошо. Я вышел, купил себе стаканчик капуччино и уселся на ступеньках внизу, дожидаясь, когда кто-нибудь подойдет и впустит меня внутрь. В девять тридцать на улице показался блестящий синий BMW. Машина остановилась, из нее вылез мужик, пикнул сигнализацией и пошел через дорогу в моем направлении. На нем была яркая полосатая рубашка и черные джинсы «Ливайз». У него было забинтовано запястье, а под глазом красовался синяк. Он шел, не видя меня, и в конце концов чуть было об меня не споткнулся.