Скеллиг - Дэвид Алмонд

— Ха!

— Вот и ха!

Я глядел под ноги. Обкусывал ногти. С размаху бил ногой о забор.

— Они меня ненавидят, — сказала она. — По глазам видно. Они считают, что я тебя отнимаю. Болваны.

— Не болваны!

— Болваны! Пинают мяч, налетают друг на друга и воют, как гиены. Болваны! Гиены. И ты такой же.

— Гиены? А они думают, что ты — обезьяна.

Она вся вспыхнула, покраснела.

— Вот видишь! Что я говорила! Ничего про меня не знают, а ненавидят лютой ненавистью.

— Ты будто о них все знаешь!

— Предостаточно! Там и знать-то нечего. Гоняют мяч, дерутся и орут. Тупицы.

— Ха!

— Ха! А этот мелкий, рыжий…

— Твой Блейк тоже был мелкий и рыжий.

— А ты почем знаешь?

— Ага, считаешь, что, кроме тебя, никто ничего не знает!

— Ты не знаешь!

— Ха!

Она поджала губы. Уткнулась лбом в ствол дерева.

— Уходи! Иди домой. Играй в свой тупой футбол. А меня оставь в покое.

Я в последний раз ударил ногой по забору, развернулся и ушел. В доме папа окликнул меня откуда-то сверху. Но я прошел сквозь дом в сад, забрался там в самые дебри, уселся там и крепко зажмурился, пытаясь загнать слезы обратно.

Меня разбудили совы. Или звук, похожий на уханье совы. Я выглянул в окно. Над городом огромным оранжевым шаром висела луна, а на ее фоне чернели силуэты шпилей и дымоходов. Небо вокруг шара было густо-синим, а потом стущалось все больше, до черноты, и на нем сияли редкие звезды. Под окном серебрилась зелень, чуть дальше темнела громада гаража. Я поискал глазами птиц. Никого.

— Скеллиг, — прошептал я. — Скеллиг. Скеллиг.

Я клял себя на чем свет стоит: ведь теперь, чтобы попасть к Скеллигу, мне не обойтись без Мины.

Я снова залез под одеяло. И очутился где-то меж сном и явью. Скеллиг вошел в больничную палату, достал девочку из прозрачной коробки, повыдергивал все провода и трубки, а она потянулась, погладила ручонками его морщинистое бледное лицо и засмеялась. И он унес ее прочь и взмыл с ней в небо, в самую густую черноту. А потом они приземлились в зарослях в нашем саду, и он позвал меня:

— Майкл! Майкл!

Они стояли под окном и смеялись. Малышка подпрыгивала у него на руках. От них отступили болезни и напасти, и оба они были здоровы и веселы.

— Майкл! — звал он. — Майкл!

Глаза его сияли от счастья.

Я проснулся. И снова услышал сову. Натянув джинсы и свитер, я потихоньку спустился по лестнице и выбрался в сад. Там, разумеется, никого не было, но мне по-прежнему мерещился Скеллиг с девочкой на руках. Я вслушался в звуки города, в его тихий, мерный гул. И вышел сквозь трепещущий тенями сад на тропу за калиткой. Я направился к Мининому дому, хотя знал, что все это без толку. Что-то метнулось мимо, возле самых моих ног.

— Шепот! Шепоток!

Кот засеменил рядом.

Калитка оказалась распахнута. Луна вскарабкалась выше и зависла прямо над головой. Сад заливался лунным светом. И там, под надписью "Опасно для жизни", меня ждала Мина. Она сидела на ступенях, уперев локти в колени и опираясь подбородком о ладони. Я нерешительно остановился. Мы взглянули друг другу в глаза.

— Почему так долго? — спросила она.

Я молчал.

— Я уже думала, придется одной идти.

— Мне казалось, ты этого и добиваешься.

Кот, мурлыча, потерся об ее колени.

— Майкл… — Она вздохнула.

Я растерялся. Присел возле нее на ступени.

— Я наговорила глупостей… Диких глупостей.

Я опять промолчал. В сад бесшумно слетела сова и уселась на забор. Уху-ух-ух-ух.

— Не сердись, — шепнула она. — Давай будем друзьями.

— Мы друзья.

— Друга тоже можно ненавидеть. Как ты меня сегодня.

— Ты тоже.

Вторая сова вылетела из мрака и села рядом с первой.

— Обожаю ночь, — сказала Мина. — Ночью, когда все спят, может случиться что угодно, правда?

Я заглянул в кромешную тьму ее глаз на серебряном от лунного света лице. И знал: она приснится мне сияющей луной, и Скеллиг раскинет крылья на ее фоне.

Я придвинулся ближе и прошептал:

— Я буду твоим другом.

Она улыбнулась. И мы продолжали сидеть неподвижно, купаясь в лунном свете. Совы вскоре поднялись и скрылись в направлении города. А мы всё сидели, прислонившись к двери и глядя в небо. Я чувствовал, что засыпаю.

— Скеллиг! — опомнился я. — Скеллиг!

Мы протерли глаза, стряхивая сон.

Мина сунула ключ в замочную скважину.

Фонарика у нас не было. Одна надежда — на слабый свет, сочившийся сквозь щели меж оконных досок. Но, честно говоря, не было видно ни зги.

Мы держались друг за друга, а свободными руками шарили вокруг себя, пытаясь определить верный путь, но то натыкались на стены, то спотыкались о расшатанные половицы. Наконец, добрались до лестницы. Кое-как поднялись на один пролет, нащупали дверь комнаты, где накануне оставили Сксллига, приоткрыли.

— Скеллиг! Скеллиг! — звали мы шепотом.

Ответа не было.

Выставив руки вперед, мы, прежде чем делать шаг, ощупывали ногой каждую пядь. Дышалось коротко и прерывисто. Сердце бухало в груди. Я таращился во тьму, пытаясь высмотреть иа полу очертания его тела, но — нет, его не было. Лишь одеяла, подушка, пластмассовая мисочка да бутылка из-под пива, шумно откатившаяся в сторону от удара моей ноги.

— Где же он? — прошептала Мина.

— Скеллиг! — звали мы. — Скеллиг! Скеллиг!

Мы вернулись к лестнице, спотыкаясь, одолели еще один пролет, пооткрывали все двери подряд, шепотом умоляя непроглядную тьму отозваться на сто раз повторенное имя, но слышали только собственное дыхание, свои неуверенные шаркающие шаги да эхо, которое возвращалось от дощатого пола и голых стен: "Ллиг, ллиг…"

Мы поднялись еще выше.

И замерли, схватив друг друга за руки. Мы оба дрожали. Головы кружились от безбрежного мрака. Только лицо Мины серебристо светилось в темноте.

— Надо успокоиться, — шепнула она. — И слушать. Как мы слушали писк птенцов в гнезде.

— Давай.

— Стой смирно. Ничего не делай. И вслушивайся в самую глубину, в донышко тьмы.

Мы слушали, не расцепляя рук. Немолчный ночной гул города, скрипение старого дома, наше дыхание. Еще глубже, внутри меня, дышала сестра. И билось ее сердце. Я вздохнул с облегчением: хоть с ней все в порядке.