Скеллиг - Дэвид Алмонд

Парни из команды обступили меня, хлопали по плечу и говорили, что так здорово я еще в жизни не играл. И нечего сидеть дома. Я им нужен.

— Не волнуйтесь, — сказал Лики. — На этот раз он вернулся по-настоящему. Верно, Майкл?

После обеда мы занимались у мисс Кларц. Я придумал рассказ про мальчика, который обследует заброшенные склады на берегу реки. И находит там бродягу-доходяту, у которого под грязной вонючей одеждой оказались крылья. Мальчик таскает ему бутерброды и шоколад, и бродяга в конце концов выздоравливает. А у мальчика есть подруга по имени Кара. И бродяга показывает им с Карой, как можно летать по-птичьи, а потом улетает прочь, хлопая крыльями по воде.

Мисс Кларц присела рядом со мной, прочитала рассказ. В глазах у нее стояли слезы.

— Чудесно, Майкл, — сказала она. — У тебя появляется свой стиль. Ты, наверное, писал, пока сидел дома?

Я кивнул.

— Замечательно. У тебя настоящий дар. Береги его. Береги.

Тут вошла секретарша, миссис Мур, и зашептала что-то на ухо мисс Кларц. Обе они посмотрели на меня. Миссис Мур попросила меня пройти с ней. Я, подавляя начинающийся озноб, выбрался из-за парты. Пока я шел с ней по коридору, я положил руку на грудь слева и проверил, как бьется сердце. Мы шли и шли, пока не очутились в приемной у директора. Миссис Мур сказала, что звонил мой папа. Он ждет у телефона. Срочно.

Я облизнул пересохшие губы и поднял трубку.

Он еще ничего не сказал, только дышал и вздыхал.

— Что с девочкой? — спросил я.

— Кое-какие неприятности. Я должен ехать туда сейчас, разберусь на месте.

— Кое-какие?

— Разные, сынок. Много. Они хотят поговорить с мамой и со мной, вместе.

— А со мной?

— Я договорился с Мининой мамой. Попьешь у них чай. И дождешься меня. Я недолго. Ты и глазом моргнуть не успеешь, как я уже приеду.

— Девочка поправится?

— Они считают, что да. Надеются. В любом случае, сегодня ничего не произойдет. Они собираются сделать это завтра.

— Мне надо было остаться дома и думать о ней.

— Я ее за тебя поцелую.

— И маму.

— И маму. Сын, ты очень мужественный человек.

Нет, подумал я. Куда там. Какой я, к черту, мужественный человек?

Мы с Миной сидели у нее на кухне. Тут же ее мама резала салат, помидор и хлеб. Стол был завален бумагой, кистями и красками: Мина рисовала весь день. Даже на лице у нее пестрели пятнышки краски. К стенке был приставлен огромный портрет: Скеллиг во весь рост с распростертыми за спиной могучими крыльями. Он смотрел прямо на нас и улыбался.

— А если она просечет? — спросил я шепотом, косясь на Минину маму.

— Мало ли кто это? Или даже что. — Мина пожала плечами.

Ее мама обернулась.

— Майкл, правда, хорошо получилось?

Я кивнул.

— Именно об этом и писал Уильям Блейк. Ему представлялось, что мы окружены духами и ангелами. И если распахнуть глаза пошире и смотреть попристальней, мы их непременно увидим.

Она сняла с полки книгу и показала мне рисунки Блейка: крылатые существа, будто бы населявшие его домик в Лондоне.

— Возможно, они есть и вокруг нас. Надо только научиться их видеть, — добавила она и погладила меня по щеке. — Но мне вполне хватает вас, потому что вы — два ангела у меня за столом.

Она смотрела то на меня, то на Мину очень пристально, не мигая.

И, наконец, улыбнулась.

— Да-да! Удивительное дело, но я ясно вижу вас ангелами. Настоящие ангелочки у меня за столом.

Я подумал о малышке. Интересно, что бы увидела она своими невинными глазами? А окажись она на пороге смерти — что явится ей там?

Я попытался отвлечься. Придвинул к себе лист бумаги. И вдруг понял, что рисую Кута, с кривыми ногами, руками и ярко-рыжими волосами. Нет, пожалуй, шерстью. Я нарисовал ее по всему телу: на спине, на груди, на ногах.

— А, твой дружок, — сразу сообразила Мина. — Самый настоящий чертик.

Я взглянул на нее и немного сквозь нее, стараясь снова разглядеть за спиной ее призрачные крылья.

Миссис МакКи запела:

Мне снился сон — престранный сон!

Безмужней я взошла на трон…

— Я ходила к нему сегодня, — шепнула мне Мина.

Я пририсовал Куту рожки.

— Забежала за тобой по дороге, — добавила она. — Твой папа сказал, что ты в школе. И спросил, почему я не занимаюсь, не учу, не корплю, не зубрю.

Она склонилась над моим рисунком и пририсовала Куту длинный черный язык.

Лишь кроткий ангел был со мной —

Беспомощный заступник мой…

— Скеллиг спросил: "Где Майкл?" — шепотом продолжала Мина. — "В школе". "Он бросил меня? Променял на школу?" Я сказала, что ты его не бросил. Что ты его любишь.

— Люблю, — прошептал я.

— Еще я рассказала, что ты очень боишься, что девочка умрет.

— Она не умрет, — перебил я. — Ни за что не умрет.

Она закусила губу, наклонилась еще ближе.

— Майкл! Он сказал, что скоро нас покинет.

Он улетел в рассветный час,

И тыщи копий и кирас…

— Покинет?

— Да.

— Куда же он?

— Не говорит.

— Когда?

— Скоро.

У меня задрожали руки. Схватив новый лист, я нарисовал Скеллига, парящего в бледном небе.

Вернулся вскоре ангел мой —

Страх не пускает в мой покой —

Минина мама принялась разгребать на столе место для тарелок. Она пела:

И не увидит никогда,

Что голова моя седа.[6]

— Ну, еда готова. Прошу. Чудесный рисунок, Майкл, просто чудесный.

Сумерки сгущались, а мы все сидели за столом. Папы не было. Я то и дело выходил в прихожую, выглядывал на улицу. Никого. Минина мама пыталась меня утешить:

— Не волнуйся, Майкл, он скоро появится. Не тревожься. Все будет хорошо, я уверена.

Я непрерывно рисовал. Нарисовал нашу семью — вокруг девочки. Нарисовал Мину — с бледным лицом, темными глазами, резкой черной челкой на лбу. Нарисовал Скеллига, распростертого на полу в гараже — иссохшего, пропыленного, безжизненного. Нарисовал его же, гордо развернувшего плечи в полукруглом проеме окна, а вокруг летали совы. Теперь он совсем другой. Как, каким образом он так переменился? Неужели только от китайской еды, рыбьего жира, аспирина, темного пива и корма, который таскают ему совы?.. Еще я нарисовал Эрни Майерса в полосатой пижаме: стоит у окна и смотрит в заросший сад. И чем больше я рисовал, тем свободнее и увереннее двигалась моя рука. И то, что появлялось на бумаге, все больше походило на то, что представлялось моему воображению, на изначальный замысел. С каждым рисунком я все больше сосредотачивался, хотя часть меня все равно была там, в больнице, с девочкой. Я рисовал ее снова и снова. Иногда главным были глаза, ее большущие, смелые глаза, иногда — крошечные ручки, иногда — изгиб маленького тельца у меня на коленях. А еще я пытался нарисовать мир таким, каким он виделся девочке: длинную больничную палату, где шушукаются взрослые, а на переднем плане — сплетение проводочков, трубочек, блестящих инструментов и улыбающиеся лица медсестер. Иногда этот мир искривлялся — из-за изогнутой прозрачной крышки, которой ее прикрывали сверху, и я рисовал его изогнутым, точно в кривых зеркалах. А потом на пороге палаты мне привиделся Скеллиг. Как же здорово, что она его увидит! Ее сердце забьется быстрее, жизнь разгорится ярче. Один за другим Мина посмотрела все мои рисунки. Сложила их перед собой в стопку. И возбужденно обхватила меня за руку.