Франкенштейн в Багдаде - Ахмед Саадави

Они рассмеялись. Махмуд не сдержался и тоже захихикал.

3

Вечером, лежа на кровати в гостиничном номере, Махмуд ас-Савади включил диктофон и начал наговаривать свои наблюдения:

– Ну и дела! Ас-Саиди будто высмеивал то, чем занимается его товарищ. Издевался над всеми этими духами и гаданиями. Очевидно, что встреча была затеяна ради покупки типографии. И что-то ему удалось разузнать. Ведь не стал же он спорить с полковником, наоборот, вроде даже был удовлетворен его ответом. Скорее всего на этих встречах он получает какую-то обнадеживающую информацию, поэтому и передвигается так спокойно по улицам Багдада. Он не боится за свою жизнь не потому, что он такой бедовый или бесшабашный, он уверен, что с ним ничего не случится.

О гражданской войне они говорили так, будто это фильм, выход которого на экраны они с нетерпением ждут. Да еще хохотали. Наверняка знают, что не все так плохо. По крайней мере для меня, пока я остаюсь при ас-Саиди.

Ас-Саиди – исламист, а его приятель – баасист. Бывший исламист, за время эмиграции он кардинально изменился. Полковник тоже из бывших, бывший партиец. Между ними крепкая связь. Они старые знакомые и, похоже, до сих пор близкие друзья. Только вот почему ас-Саиди смеялся над ним по дороге обратно? Над этим ароматом яблока, который распылялся каждую минуту из флакона, прикрепленного к стене. Шутил, что баасисты неравнодушны к яблокам… Такой специфический запах имели химические бомбы, которые сбрасывали на Халабджу…

О, господи… К чему он потащил меня все это слушать?.. Я расспросил Абу Анмара о попрошайках, и он сказал, что, действительно, было такое. Все в квартале уже знают. Жители напуганы, ждут чего-то плохого. Потому что тот, кто убил бедолаг, прославившихся своей смертью, а не жизнью, сначала хладнокровно удавил каждого из них, а потом, чтобы навести ужас на жителей, придумал прицепить руки одного к шее другого…

– Есть такие китайские иглы, если воткнуть их в определенные точки на шее, в плечо, спину, позвоночник, мышцы деревенеют и все тело скручивается, можно даже умереть… Их могли так убить…

– Попрошаек? Не смеши…

– Да, попрошаек…

– Без них будет скучно на перекрестках. Кто будет развлекать нас в толпе? Таксисты точно расстроятся… Ах-ха-ха… – рассмеялся ас-Саиди, когда машина остановилась у поворота на Седьмую улицу, где жил Махмуд.

Он спросил, браться ли ему за материал, и ас-Саиди ответил:

– Найдем что-нибудь поувлекательнее… Забудь про этих побирух…

Махмуд вышел из машины в плохом самочувствии. Внутренности скручивало от переедания, из головы не выходили все эти разговоры, которые велись за ломившимся под тяжестью блюд столом. В честь своих друзей-журналистов полковник Сурур закатил знатный ужин. Чего только не подавали, за исключением алкоголя. Махмуд догадывался, что полковник боялся запятнать свою репутацию перед начальством. Должность у него была очень деликатная. Он шпионит за людьми, но за ним тоже ведут наблюдение и передают информацию наверх, откуда до сих пор смотрят на него с подозрением из-за того, что в недалеком прошлом он служил режиму. От работы его не отстраняют, потому что он профессионал и на хорошем счету у американцев.

За ужином они обсуждали беды страны так, будто одни знали ключ к решению всех проблем. Политиков нового поколения они называли узколобыми и тупыми. Ведь, если по-настоящему захотеть, говорили они, можно найти выход и, не дрогнув, положить конец этому хаосу.

Они упомянули, что в стране идет борьба между двумя силами. Кто они? Американцы с одной стороны баррикад, а по другую правительство? Террористы и всякого рода силовые структуры, которые за ними охотятся? Тех, кто выступает против американцев и правительства одновременно, можно назвать только одним словом…

Махмуд нажал на кнопку диктофона, поднес его ближе к губам и записал:

– Ведь в конце концов они работают на американцев! Зачем пускать пыль в глаза и разыгрывать из себя патриотов?.. Бред какой-то… Уффф!.. Надо сказать уже ас-Саиди «нет», когда он в очередной раз позовет прогуляться. От этих вылазок голова кругом идет. Мои присутственные часы в журнале – до трех, ну максимум до четырех. В это же время должны заканчиваться всякие отношения с ас-Саиди. Я работаю в журнале. Я не работаю на него лично, в конце концов.

С утра Махмуд надел единственный чудесным образом залежавшийся чистый и отутюженный костюм, остальные он в большом пакете отнес накануне в прачечную «аль-Ахавейн», расположенную рядом с гостиницей. Он спустился в холл и вдруг увидел Хазема Аббуда, Абу Анмара и Лакмана, наверное, единственного алжирца в Ираке сегодня, тоже постояльца гостиницы «аль-Уруба», сидящими в креслах. Лакман разговаривал на иракском диалекте как на родном. Перед ними на столике стояли чашки с черным чаем. В это время толстая горничная Вероника и ее сын-подросток со шваброй и ведром обходили номера и производили еженедельную влажную уборку. Бывало, они являлись и реже, скорее всего по просьбе самого Абу Анмара.

Разве Хазем ночевал в гостинице? Он поздоровался со всеми, и его пригласили на завтрак. Махмуд присел, ему налили горячего чая. То, о чем вчера вечером говорили ас-Саиди и полковник, не давало покоя. Махмуд сделал большой глоток в надежде смыть все эти неприятные воспоминания.

Он повернулся к Хазему, чтобы спросить, где тот провел ночь, когда приехал и как прошла вчерашняя фотовыставка, но Абу Анмар опередил его:

– В квартале полно полицейских… Сегодня нашли здоровенного мужика убитым.

4

«Мужиком» оказался костлявый парикмахер Абу Зейдун, последнее время страдающий старческим слабоумием и часто впадающий в беспамятство. Его обнаружили на белом пластиковом стуле перед входом в собственную парикмахерскую, которую он передал младшему сыну лет десять назад, когда ноги ему отказали. Тому, кто проходил в то утро мимо, не обращая на него особого внимания, он казался спящим. Но если присмотреться, сзади, чуть ниже шейного отдела, у него из спины торчали стальные ножницы из набора инструментов, которыми пользовался его сын. Когда тот отлучился буквально на минуту взять себе чая в ларьке за углом, один из клиентов зашел подстричься. Ножницы вонзили так глубоко в загривок Абу Зейдуна, что их не удалось вытащить с первой попытки.

Среди жителей квартала были те, кто хотел, чтобы парикмахер умер не своей тихой смертью в постели, откровенно желая, чтобы его настигла страшная Божья кара. Дети приносили Абу Зейдуна из дома на садовом стуле, небрежно опускали его у входа в салон, разворачивались и, не сказав доброго слова отцу, уходили по своим делам. А он целый день затуманенным взглядом глазел на прохожих, иногда отвечая на приветствия знакомых, а иной раз поднимая руку помахать пустоте. Его сын, работавший внутри, слыша, как отец здоровается с кем-то, выглядывал наружу и убеждался, что на улице ни души.

В заключении эксперта было написано, что старик скончался от обширного инфаркта. Не исключалось, что нападавший нанес удар уже мертвому человеку. Детей Абу Зейдуна вполне устроило это объяснение, поскольку разыскивать убийцу отца и мстить они вовсе не собирались.