Три повести - Виктор Семенович Близнец

Он тихонько улыбался, этот седой мальчишка, и уже прикидывал, как перенесет эти красочные кружева на свою резьбу.

Как будто с праздника возвращался Мишка.

В степи жгли прошлогодний бурьян.

* * *

Наплодила война сорняков.

Где в медовом цвету стояла гречиха, где глядели в небо подсолнухи, где пшеница катилась волнами к горизонту, там окопался злейший враг человека — бурьян. Темным лесом поднялись осот, лебеда, овсюг. А за ним второй эшелон, еще более опасный, — полынь, ковыль-трава, пырей.

Словно проснулась дикая сила бывших целинных степей, для того чтоб изгнать человека за границы старых своих владений. Много пройдет времени, много прольется пота, пока снова зачернеют пары на колхозных полях.

Яшке приходилось ежеминутно очищать борону. Саженей двадцать проедет — и уже не борона, а подушка. Деркач останавливает Трофейную. Ей только этого и надо: встанет, корытцем свесит губу и уже дремлет. А тем временем Яшка, подперев грудью тяжелую борону, снимает с зубьев прошлогоднюю ботву. Попробуй отодрать ее, если она, как вымокшая конопля, вся перепуталась. Тут уже, гвардия, придется посопеть, поломать свои пальцы! А когда налипнет и сухой курай, легче, пожалуй, ежа общипать.

Но это полбеды.

Гнилые корни и молодая поросль выкорчевываются вместе с землей. Бывает, что Яшка сдирает рукой налипшие комья земли и вдруг скребнет по какому-то железу. Н-да, поймались, как пескари, патроны в ржавой обойме! А это, чтоб вы знали, попалась крышка от немецкого противогаза! А это, скажите, что подпрыгивает за бороной? Хм, прицепилась какая-то тарелка, очень похожая на черепаху. И тащится за бороной, подпрыгивает на кочках. Заинтересовался Яшка, обошел борону. Склонившись, он тронул за проводок — и вдруг быстро отдернул руку, словно его молнией ударило. Мина! И как она, дьявол, прицепилась и не взорвалась до сих пор?

Яшка замер. Ноги будто вросли по колени в землю. Сердце перестало биться. И в груди и во всем теле — озноб.

Ну Яшка!.. Если бы взорвалась мина, полетел бы ты, брат, в одну сторону, галифе и пилотка — в другую. Это уж точно! И мать родная косточки не собрала бы…

Чтоб не было паники («Скажу бабам — побросают лопаты и разбегутся кто куда»), Яшка оглядывается — нет ли кого поблизости? — потом молча принимается за дело. Запускает корявые скорченные пальцы под борону. Где же тот зубец, на который намотало провод? Все глубже и глубже просовывает руку, а голову как повернул, так и держит, глазами впился в мину, обросшую зеленым мхом. Смотрит так напряженно, точно хочет усыпить, приворожить нечистую силу.

— Лежи, чума, лежи тихонечко… Вот и все! — сказал Яшка вслух, отцепил наконец проволоку от бороны, сплюнул и вытер рукавом холодный пот.

Потом кладет на ладонь скользкую тарелку и осторожно, как по тонкому льду, идет к блиндажу. Там целая горка патронов, гранат, снарядов. А теперь еще и мина. Пускай лежит до вечера. Закончит Яшка работу и подожжет… Рявкнет смерть на всю степь, встанет на дыбы в последний раз и сдохнет.

И снова Яшка дергает за уздцы Трофейную, истребляя бурьяны. Пыльные жесткие стебли хлещут Яшку по ногам, колючки впиваются в тело. Падает горькая полынь под борону, осыпаясь серой пыльцой. Ряд за рядом очищает борона поле от гнилых стеблей, и ширится полоса заборонованной земли. Говорила бригадирша, что здесь они посеют овес и ячмень. «Интересно, что тут вырастет?» — спрашивает Деркач у лошади. И видит он поле, где среди сорняков робко пробиваются слабые ростки. Да, поздно они начали бороновать: заглушит молодая трава посев. Если бы сначала плугом пройтись, а потом уже бороной. Да разве управишься одним конем?..

Яшка вытряхивает ботву, ногой сбивает в одну кучу.

— Эй, пацаны, налетай! — зовет он детвору.

Наголо остриженные мальчишки, которыми командует Алешка Яценко, набрасываются, как саранча, на кучу сорняка и тащат его к костру. На всей меже, от начала и до конца поля, горят огни. Черный дым тянется к небу. Пляшут багровые языки, пожирая сушняк и зеленые стебли; прогорклый дым ползет по степи. А малышам — праздник: вымазанные сажей, прыгают они через огонь, как дьяволята, толкаются, смеются. Когда еще в селе бывает такое?..

Идет Яшка по степи, вырастают за ним огромные столбы дымов — то красноватые, то темно-лиловые. Что-то необыкновенное, торжественное в картине пробуждающейся степи! Забурлила весна. Вон женщины с лопатами, дети нашли забаву у костров; дымы извещают по всему району: выстояло, ожило село Колодезное.

Иногда посматривает Яшка на женщин, что вскапывают землю неподалеку от траншеи. Здесь, наверное, посеют свеклу и картофель: их не бросишь в твердую почву. Между фуфаек и пиджаков мелькает легкое платье Ольги. Она ворочает лопатой и деловито копается в земле. Смотри, как увлеклась работой — и головы не поднимет. У Яшки чешется язык, ему хочется как-то обратить на себя внимание. Может, крикнуть: «Садись, Ольга, на борону, глубже вспашешь!» Да только скажи ей, она быстро тебя отчитает: «Что я тебе, камень?» А женщинам дай только повод, сразу начнут: «Иди, иди, Ольга, не упускай момента, один парень на селе!»

Не придумав ничего подходящего, Яшка остановил Трофейную, весело погрозил девушке веткой: смотри мне, Ольга! Она приветливо улыбнулась ему, сверкнула белыми зубами и потом из-за женских спин подняла лопату: «Ах ты рыженький!» От такого взгляда теплая волна окутала Яшку и понесла его, улыбающегося, между крылатыми подсолнухами, что поднимались с костра и тянулись в небо.

Стучится весна в Яшкино сердце, течет по жилам тревожная, звенящая кровь. Все вокруг поет. И синяя даль, и пьянящие запахи земли, и весеннее небо. Встань. Прислушайся, слышишь, как далекий-далекий голос зовет тебя: «Яша-а… Я-ша-а!»? Кто? Откуда этот голос? Он здесь, он там, он в самом воздухе, наполненном ароматами, он дрожит и переливается вдалеке: «Я-ша-а!» И парню кажется, что он парит над землей и под ногами у него не сухие сорняки, а зеленое море хлебов. Рожь да рожь… Кругом.

И вдруг бухнуло так, как будто треснул колокол.

Яшка упал на землю.

Лошадь махнула гривой и остановилась.

Нет, на самом деле бухнуло. Яшка своими ушами слыхал: над самой головой просвистела пуля. «Значит… стреляли? — Яшка осторожно выглянул из сорняка. — Откуда? Кажется, из траншеи, вон из той, которая извилисто тянется к оврагу».

Он прислушался.

Тихо.

Скрипит на ветру сухой пырей. На меже тут и там медленно стелется дым. Побросав работу, собрались женщины в кружок и насторожились. Выходит, их тоже напугал этот неожиданный выстрел?

Яшка повернул лошадь к толпе. С тревогой смотрят женщины на парня.

— Яша!..