Три повести - Виктор Семенович Близнец

— Не стесняйся, дед, потряси свои закрома.

— Даст бог урожай, осенью сполна вернем.

— Я что? Как люди, стало быть, так и я. За родную власть…

— Вот и хорошо. А вы, женщины, готовьте инвентарь: у кого что есть — лопата, вилы, мотыга. Ручки Яценко сделает — завтра и в поле. Чего нам ждать?

— Правильно! И так засиделись, чтоб ему пусто.

— Сорняки лезут, как из воды. Не посеем сейчас — заглушат все живое.

— И еще, граждане, попросим Ольгу: пускай после работы — не часто, когда сможет, — на почту в Сасово ходит. Она шустрая. Смотришь, и новость принесет, как там наши на фронте, а может, кому и письмо…

— Письмо… письмишко… хоть бы весточку, — зашептали жаждущие доброго слова, рано осиротевшие уста.

Почудилось им, пусть на мгновение, что прильнули губы к губам: трепетные девичьи и горячие молодецкие, увядшие от долгого ожидания вдовьи губы и горькие от дыма солдатские…

— Попросим Ольгу?

— Ой, да я и так побегу! И рано утром, и вечером, и в любую погоду. Может, и моя сестра Маруся отзовется.

Можно было бы расходиться по своим землянкам, но односельчане продолжали стоять на месте. Аврам Дыня чесал всей пятерней волосатую грудь, смотрел на Оксану теплыми глазами:

— Эх, Трояниха, не знала б ты лиха! Встряхнула мою душу, как грушу… У кого есть табачок?

— Угощайся, Аврам. Извиняй, курево — одна потеруха. Затянешься, так и стреляет под нос.

— Ничего, сойдет!

— Я было совсем живьем себя схоронил. А тут женщины подняли…

— Наша баба, чтоб ты знал, как верба. Сколько ее ни гни, ни топчи, она корень пустит — оживает!

— Нашему роду нет переводу. Не было и не будет.

Поговорили степняки и понесли весну в растревоженных сердцах по своим углам. Пришла ночь, молодой месяц острым серпом повис над Ингулом, вздыхала темная вода в камышах, вздыхала старая мать, ворочаясь на топчане. А месяц звал ее в поле, и тяжелые думы ее прорастали пшеничным колосом, и звенела она жаткой среди спелых хлебов и стучала молотилкой, рассыпая на землю чистые зерна.

Что будет с тобой, земля? Не зарастешь ли бурьяном без крепкой мужской руки?

Ранние туманы еще бродили по берегам, еще мерцали звезды в холодном небе, а Яшка проснулся и, чтоб не разбудить свою охрану (начнет мать ссориться — до вечера не закончит), тихонько поставил чугунок на плиту. Потом снял его с огня и вышел на улицу с тряпкой. От свежего ветра и утренней росы закололо в груди. Возле землянки дремала трофейная лошадь, уткнув свою морду в корзину. Яшка привязал ее, как теленка: веревку на шею — и к колышку. Да если бы и не привязал, все равно никуда б не ушла. И куда ей, бедняге, податься?

— Сейчас тебя, бродяга, почистим! — сказал Яшка. — Шик и блеск, поняла?

И принялся Яшка скрести да мыть отощавшую лошадь. Вся она как сухая жердь. Проведет Яшка рукой — стучат ее ребра и лошадь едва стоит на ногах.

— Потерпи, дорогая, красота требует жертв! — И Яшка, зайдя с тряпкой уже с другой стороны, драит коня по животу, по бедрам, по суставам.

И терпит, ежится бедняга, когда Яшка выбирает репейники, скребком сдирает лишаи, мочалкой вымывает чесоточную холку.

— Где ты набралась этой заразы? — приговаривает Яшка и снова окатывает теплой водой из чугунка.

Валит густой пар, лезет клочьями шерсть, сбегают ручейки по желобкам между ребрами лошади. Яшка разогрелся, только ноги прихватывает морозец — вода в луже, что разлилась на земле, сразу стынет. Чтоб не застудить лошадь, Яшка насухо вытер ее своим рваным пиджаком.

— Ну все! Теперь как новенькая…

И в самом деле, лошадь не узнать. Грязно-серая, пятнистая до мытья, она оказалась гнедой. И шерсть вроде бы поднялась, залоснилась. И репейников словно не было.

— После купанья, говорил отец, кровь надо разогнать. — Яшка ухватился за гриву и ловко забрался на лошадь. — В атаку!

И поехал Яшка в степь встречать весеннее солнце.

А тем временем просыпалось село.

Потянулся дымок над тихими землянками. Где-то проблеяла спросонья коза. Стукнули дверцы. Запахло вареными очистками. Аврам Дыня, босой, весь нараспашку, стал на пороге, потянулся, глядя на безоблачное небо: «Припекает сегодня», — и пошел развешивать галоши на колья. Женщины выдергивали из-под навесов ржавые лопаты.

— Настя, у тебя ручка для лопаты есть?

— Говорила бригадирша, Яценко сделает.

— А вот и сам он идет.

Денис Яценко вел к бывшей кузнице всю семью. Сам шел впереди, в руке — ящичек с инструментами; за ним — Илья с пилой и с топором; потом Ульяна с вилами на плече; дальше, цепочкой, дочери и два карапуза — Алешка и Катенька. У девочки — узелок с едой, у Алешки — гильза и щетка. Как по команде, все остановились около кузницы, где уже среди лома железа копалась Трояниха; Яценки сложили свои нехитрые пожитки и, выслушав наказ отца, стали разгребать место возле стены.

— Что здесь будет, Денис? — спросила Оксана.

— Мастерская.

— А я наковальню нашла и молоток. Без ручки, правда.

— Илья, помоги тетке Оксане, — обращаясь к сыну, велел старый Яценко.

Широкоплечий, крепкий Илья, ни слова не сказав, выкатил потресканное бревно, поставил его на попа, пристроил наковальню и молча стал строгать ручку для молотка.

Одна за другой подходили к кузнице женщины. Кто босиком, кто в кафтане, кто в пиджаке, а кто и в поношенной солдатской шинели. Ольга-беженка прибежала в пестреньком платьице, черная коса — бубликом, на щеках — ямочки, а губы синие-синие…

— Замерзнешь, девчонка.

— Марш домой, Ольга! — Это бригадирша. — Чего ходишь раздетая?

— Что вы, тетенька! Кровь у меня молодая.

— И разум зеленый.

Ольга потопталась на месте, но все-таки послушалась старших — побежала домой.

Женщины разделились на две группы. Кому ручки надо — к Яценко, кому лопаты напильником поточить — к Троянихе.

А за стеной кузницы Алешка с Вовкой, который подогнал сюда свое рогатое войско, трудились над лозунгом. Для большей убедительности нарисовали звезду, а штык скрестили с саблей.

— Здо́рово!.. «Все силы на помощь фронту!»

— Если бы еще: «Смерть фашистским разбойникам!»

— Негде написать, — с сожалением заметил Алешка.

— Слепит твой отец амбар — нарисуем. Только, чур, давай вдвоем… Хорошо?..

— Вов, я всегда с тобой…

Алешка неожиданно умолк — издали донесся глухой шум мотора. Так ровно и размеренно выстукивал (до войны еще) маленький движок, что качал воду на ферму. Откуда он взялся? Ребята посмотрели на берег — там и следа не осталось от водокачки.

— Мотоцикл трещит! — выкрикнул Алешка и показал на