Почерк судьбы - Шарлотта Лукас

– О чем ты говоришь? Что тебе простила мама?

В его голове все перевернулось. И не только из-за того, что отец, очевидно, фантазировал. Йонатан совершенно не представлял, о чем тот говорит. Мать тогда ушла из семьи внезапно, и если кто-то что-то кому-то и должен прощать, то как раз наоборот. Но вместо ответа старик вновь отрешенно улыбнулся сыну.

– Папа, – не унимался Йонатан, – пожалуйста, можешь мне объяснить, о чем ты говоришь? Мама ушла много лет назад. Мы не получали от нее вестей целую вечность, ты несешь какую-то чушь.

Улыбка на лице Вольфганга Грифа сменилась вопросительным выражением.

– Вы новый врач? – После этих слов старик снова отвернулся к окну и застыл.

Ханна

За два месяца до этого, 30 октября, понедельник, 16 часов 53 минуты

Ich habe einen kleinen Papagei – PAPAGEI!

Der macht den ganzen Tag ganz viel Geschrei – VIEL GESCHREI![20]

Музыка из CD-плеера, ревевшая на максимальной громкости, с треском умолкла. Симон поднял вверх руки и замер в этой позе, а визжащие и хихикающие дети все повторили за ним.

Ханна радовалась, наблюдая за этой сценой. Ее парень действительно неплохо справлялся с ролью клоуна, хотя яркий костюм на нем болтался, а грим на вспотевшем лице пошел разводами. Ничего удивительного: вот уже двадцать минут он носился по игровой комнате, словно дервиш. Казалось, «танец с остановками» нравился ему точно так же, как и маленьким проказникам. Ханна оказалась абсолютно права, предположив, что Симону сразу станет лучше, как только он займется делом.

Сама по себе игра была довольно простой. Пока играла музыка, дети просто повторяли танцевальные движения за Симоном. Как только она умолкала, все должны были замереть. Тот, кто в этот момент пошевелился или упал, выбывал из игры. Что, в общем, было не так уж страшно, ведь выбывшие могли присоединиться в кухне к Лизе и готовить с ней попкорн, а потом нанизывать его с помощью иголки на нитку, делая из него бусы.

Ханна еще во время своей учебы усвоила самый главный принцип работы с детьми: по-настоящему проигравших быть не должно, иначе предстояло столкнуться со слезами и приступами ярости. Поэтому выбывшие из танца с восторгом бросались в кухню к коллеге Ханны. Иногда какой-нибудь карапуз даже падал намеренно, чтобы наконец потрудиться на «Станции попкорна».

Под потолком игровой комнаты уже висели метровые белые змеи, которые были бы еще больше, если бы половина попкорна не исчезла в круглых детских животиках.

Окрыленная Ханна вновь нажала на кнопку «Play», и снова в комнате загрохотала песня про попугая. Симон чудно двигался в стиле королевы аэробики Сидни Ром в ее лучшие годы.

– Прости, что я в это вмешиваюсь, – шепнула Лиза подруге, вешая прямо позади нее на стену очередную цепочку попкорна. – Тебе не кажется, что ему стоит сделать небольшой перерыв?

– Он как раз вошел в раж, – ответила Ханна, – и у детей убийственное веселье.

– Ключевое слово «убийственное», – произнесла Лиза и озабоченно посмотрела на Симона. – Мне кажется, у него такой вид, словно он может упасть в обморок в любую минуту. Взгляни только на его лицо, по нему уже градом катится пот. Могу поспорить, что под гримом оно уже цвета пожарной машины. Извини, что я такое говорю, просто мне так кажется.

– По крайней мере, так он выпотеет остатки болезни, – возразила подруга.

– Это месть за вчерашнее? – поинтересовалась Лиза.

– Что значит «месть»? – улыбнулась Ханна. – Симон подставил нас обеих, а теперь он исправляется. Просто справедливость восторжествовала, и всем нам от этого какая-то польза. Кроме того, он сам захотел стать первым танцором.

– Может, потому что его все еще мучает совесть. Меня бы мучила.

– Он и это сможет вытанцевать, – смеясь, ответила Ханна. – Просто выпустит все наружу, весь накопившийся негатив.

Лиза бросила на нее взгляд, который Ханна не смогла истолковать, и вернулась в кухню, пожав плечами. Она пробормотала себе под нос что-то невнятное, чего Ханна не расслышала, но ей послышалось нечто вроде «ужасная подруга».

Энергичным движением она вновь остановила музыку, звучавшую из CD-плеера. Симон и дети замерли, тяжело дыша. Лишь один мальчик по имени Финн, фыркнув, шлепнулся на зад и на четвереньках спешно пополз в сторону кухни. Ханна, внимательнее посмотрев на Симона, вынуждена была признать, что Лиза права. Действительно, тот уже выбился из сил. После следующего тура стоило закончить с танцами.

Ханна в последний раз включила музыку, песня должна была закончиться через пару минут и избавить Симона от страданий. Сейчас было уже почти пять часов, они планировали еще полчаса делать цепочки из попкорна, развесить их и приняться за уборку, а за детьми должны были начать приходить родители.

В общем, Ханна уже сейчас могла считать этот вечер удавшимся. Ее маленькие клиенты веселились до упаду и с готовностью включались во все игры. Не было ни драк, ни истерик, ни требований «я хочу к маме!», а самое главное, не произошло никаких несчастных случаев.

Благодаря Симону они смогли в этот раз принять не шестнадцать детей, а двадцать четыре, и никому из родителей не отказали.

Ханна считала, что очень важно в самом начале работы не отказывать клиентам и не разочаровывать их.

К тому же это увеличило доход, ведь в час за каждого ребенка родители платили по шесть евро, а это… двадцать четыре плюс двадцать четыре… ну а потом все на два поделить… ну хорошо, на три… и налоги вычесть… и всего это будет…

– Вот черт!

Ханна взглянула на пальцы, с помощью которых пыталась получить конечную сумму, а потом на испуганные детские лица: все смотрели в одну сторону. И она тоже туда посмотрела. И увидела, что Симон лежит на полу, прижав правую руку к груди.

Пару секунд она смотрела на безжизненного клоуна, который лежал посреди комнаты лицом вниз. А потом Ханна услышала пронзительный крик. Крик, который вырвался у нее самой:

– Си-и-и-м-о-о-он!

Йонатан

2 января, вторник, 16 часов 04 минуты

Йонатан сел за руль автомобиля через полчаса после того, как еще раз попытался разговорить отца. Взволнованный и одновременно подавленный. Ему даже не хватило сил для того, чтобы завести мотор, – он пребывал в остолбенении и растерянности. Просто сидел, ощущая себя беспомощным.

Конечно, он осознавал, что Вольфганг Гриф уже давно жил в параллельной реальности ввиду слабоумия, но все же Йонатан не мог понять, почему отец утверждал, что его регулярно навещает София.