Годы и войны - Александр Горбатов

В это время красноармеец с саней крикнул мне: «Товарищ командир, кто это?» Один из окружившей меня толпы еще раз крикнул с угрозой: «Так кто же ты?!» Другие в это время зажигали спички и подносили их к моему лицу. И вдруг раздались радостные возгласы: «Так он действительно красный командир!» Они увидели звезду на шапке и начали меня обнимать. Люди эти оказались красными партизанами; в последнее время их положение было очень тяжелым.

На дворе снова загомонили. Заскрипели ворота, и под общий радостный говор подводы стали выезжать. Партизаны притащили двух связанных баранов, ведро меду и положили к нам в сани — подарок. Мы выступили вместе.

Через полтора часа были в своем селе. Утром партизаны попросили, чтобы их зачислили в наш полк. А крестьяне подарили нам несколько возов муки. Продолжая продвигаться к Кременчугу, мы почти в каждом населенном пункте находили то одного, то двух повешенных крестьян-бедняков, а в одном селе вынули из петли семь трупов; у каждого на груда была фанерная дощечка с надписью: «Ограбил помещика».

После освобождения Кременчуга наш кавполк был переброшен в район города Нежин, где из отдельных кавполков сформировалась 17-я кавалерийская дивизия. Она вошла в состав Юго-Западного фронта, все полки получили новую нумерацию. Наш был «произведен» в 100-й кавполк.

Весной 1920 года в Крыму еще хозяйничал Врангель, на западе некоторые наши территории удерживали белополяки, Дальний Восток еще не совсем был очищен от интервентов и банд, а Средняя Азия — от басмачей, и в Закавказье держались мнимо национальные правительства, с потрохами продавшиеся иностранному капиталу. Однако почти на всей территории России была восстановлена Советская власть.

Антанта не могла примириться с провалом своих контрреволюционных усилий. Готовили к военным авантюрам помещичью Польшу.

С конца 1919 года Польше было предоставлено (главным образом Францией) 1500 артиллерийских орудий, 650 самолетов, 800 грузовых автомобилей, в избытке стрелковое вооружение, снаряжение, обмундирование. В Польшу возвратилась сформированная во Франции семидесятитысячная армия «легионеров» под командованием генерала Галлера. К 1920 году Польша имела хорошо оснащенную новейшей техникой полумиллионную армию.

Одновременно штабы Антанты оснащали и армию Врангеля, согласовывая действия польских интервентов и последних организаторов внутренней контрреволюции, активизировали действия всех банд, по преимуществу петлюровских.

Линия фронта на западе проходила по Чудскому и Псковскому озерам, по линии городов Опочка, Полоцк, Романов, Могилев-Подольский и далее по реке Днестр.

Ленин и Реввоенсовет Красной Армии, внимательно следя за подготовкой польской армии и за растущей агрессивной пропагандой в Польше, стремились, насколько возможно, усилить слабые по численности и вооружению Западный и Юго-Западный фронты. Туда перебрасывали целые соединения с востока и юга, посылали в части тысячи коммунистов.

1 марта 1920 года вновь сформированная 17-я кавалерийская дивизия была переброшена восточнее Новоград-Волынска, недавно захваченного белополяками. Наш 100-й кавполк занимал район деревни Клара и села Андреевичи.

Вначале казалось, что, совершив провокационное нападение, интервенты остановятся. Но они продолжали наступать, втягивая нас в войну. Мой эскадрон, оборонявший село и железнодорожную станцию Андреевичи, под напором противника отошел в деревню Катюха.

Мне казалось, что 17-я кавалерийская дивизия должна восстановить положение, и я был очень рад, когда командир нашего полка попросил меня подыскать проводника, хорошо знающего этот лесной и хуторный район. У меня на примете был человек, который ранее сам предлагал свои услуги, но он жил в селе Андреевичи, захваченном теперь белополяками. Я решил проникнуть в Андреевичи и привезти его, хотя командир полка обращал мое внимание на сложность и опасность этого предприятия.

В следующую ночь, взяв с собой одного красноармейца, я отправился в путь. Ночь была светлая, мороз небольшой. Шли лесом без дорог, по азимуту. Расстоянии в семь верст прошли за два с половиной часа. Вышли на опушку леса и в полуверсте увидели село; ближе, на бугорке, возле дороги, стояла мельница. Дальше мы пошли лощиной. Когда очутились в двухстах шагах правее мельницы, заметили возле нее двух польских часовых. Это было охранение.

В селе — ни звука. Нам нужно было выйти к церкви, так как неподалеку от нее жил нужный нам человек. В окнах хат, с виду получше других, горели тусклые огоньки. Заглянув в одно окно, я увидел спящих на полу солдат. Незаметно подошли к нужному нам домику и тихо постучали в окно. Только после третьего стука услыхали шушуканье. Наконец мужской голос из хаты спросил: «Что надо?» Окликнув его по имени, я назвал свою фамилию и просил пустить в хату. Снова молчание, потом мы услышали тихий разговор, вздох, и дверь открылась. Я вошел один, а красноармейца оставил у двери, в укрытии. Услышав, зачем я пришел, жена моего знакомого заплакала; «Как это можно идти в ту сторону? Не пущу!» Муж ее уговаривал, потом замолчал и наконец, оборотясь ко мне, сказал: «Хорошо, пойдем. А ты, жена, не плачь. Я скоро вернусь». На прощание я сказал женщине, что мы дадим ее мужу хорошего рабочего коня. Но она, горько плача, все повторяла: «Не пущу, не пущу». Я уже начал опасаться, как бы муж не раздумал, но он коротко сказал: «Будут меня спрашивать, скажи — ушел покупать лошадь. Да запри за нами». Мы вышли.

Двое суток спустя дивизия выступила двумя колоннами. Два полка, пользуясь указаниями проводника, удачно прошли лесными дорогами в тыл противника и уничтожили небольшой гарнизон в деревне; но выстрелы выдали нас, и в следующей деревне мы были встречены огнем. В то же время польские отряды были обнаружены за нашим правым флангом. Позади, через болотистую долину, тянулась гать, на которой остановился наш обоз на полозьях и на колесах.

Бой затянулся. Противник, получив подкрепление, стал нас теснить к гати, и положение становилось критическим. Я предложил командиру полка послать один-два эскадрона в тыл врага, чтобы отвлечь его внимание, а тем временем очистить от обоза гать и обеспечить себе отход. Командиры полка и дивизии этот план одобрили и дали мне еще один эскадрон.

Используя перелески, мы обошли фланг вражеской пехоты и пошли по тылам наступающих польских войск. Они почувствовали наше появление в своем тылу, болезненно на это реагировали и не только прекратили наступление, но и повернули главные силы на запад — против нас, скачущих по тылам. Наше же положение было исключительно тяжелым: мы скакали узкой, растянувшейся колонной между жердевыми заборами, а противник, наступая, обстреливал нас справа во фланг с расстояния пятисот шагов. Я повернулся, чтобы посмотреть на скачущих за мной людей, и увидел, что их мало. Подумал: где же остальные? В эту же минуту я почувствовал сильный удар в голову; из уха по щеке потекла кровь. Я даже не заметил, как выпал клинок из моей руки, понял только, что ранен в голову, что могу скоро потерять сознание. Полой шинели закрыл ухо и щеку, но продолжал скакать. Мне казалось, что жить мне осталось минуты, и я подумал о тех, кто скакал вслед за мной: не выбраться им без меня из тыла противника, погибнут они… Я громко сказал тем, что были ко мне ближе других: «Видите впереди высокие деревья? Скачите до них, круто поверните направо и держитесь на восток, тогда выйдете к своим».