Годы и войны - Александр Горбатов

Так до поры до времени и продолжалось. Воевали по-прежнему, но «победный конец» отодвигался все дальше, и его было не видно. Как раз вскоре после февральской революции произошла трагедия на реке Стоход.

Наша кавалерийская дивизия стояла в обороне на правом берегу этой реки. Названа она Стоходом потому, что, протекая по широкой заболоченной долине, имеет множество «ходов» — проток.

Осенью 1916 года непосредственно левее нас была проведена операция по захвату плацдарма на левом берегу. Ценой больших потерь плацдарм небольшой глубины был захвачен. Оборонялся он стрелковым корпусом в составе трех дивизий, из которых две находились на плацдарме, а третья — на восточном берегу. Артиллерия дивизий также почти вся находилась на плацдарме. Через долину реки были проложены три дороги с большим количеством мостов.

Немецкое командование боялось, что весной мы перейдем в наступление с этого плацдарма, и решило его ликвидировать при первой возможности. Для этой операции было выбрано время весеннего паводка, когда всю долину зальет водой.

Потому командованию было известно, что немцы готовят удар по плацдарму, но срок его не был известен.

В конце марта вся долина реки была затоплена. Наши войска стояли в тревожном ожидании.

Темной ночью (кажется, это было 24 марта) к войскам, размещенным на плацдарме, перебежал немецкий солдат, по происхождению француз из Эльзаса. Он был хорошо осведомлен о предполагаемых действиях и сообщил, что утром немецкие войска перейдут в наступление, они сосредоточили много артиллерии, подвезли баллоны с отравляющими газами. Позднее нам стало известно, что ночью наше командование долго колебалось: верить ли сведениям, полученным от перебежчика, и что делать — вводить ли третью дивизию на плацдарм дли его удержания или выводить оттуда обороняющие его две дивизии? Было решено ввести третью дивизию на плацдарм и удерживать его всеми способами и средствами.

На рассвет началась канонада, какой раньше мы не слышали. Огонь велся одновременно по окопам, по всем мостам, по артиллерии, включая стоящую на восточном берегу Стохода. За короткое время все мосты через реку были разрушены, так как большая часть их была хороши видна противнику.

К концу артподготовки немцы пустили тремя волнами газы. Ветер благоприятствовал противнику. Вслед за волнами ядовитого тумана пошли в наступление плотные цепи пехоты.

Поскольку наши войска были предупреждены о наступлении заранее, они укрылись от артогня, вовремя использовали противогазы и полностью отбили атаку, сами понеся сравнительно мало потерь. Проникнуть за наши проволочные укрепления немцам не удалось, хотя во многих местах оборонительные сооружения сильно пострадали от артогня. Противник отошел в свои окопы, понеси большие потери. Но вскоре он повторил артиллерийскую и газовую подготовку, а затем снова двинулась его пехота, Ни этот раз противнику удалось частично вклиниться в нашу оборону и занять первую линию окопов. Немцы снова понесли большие потери, но еще больше от огня потеряли наши дивизии, так как укрытия были в значительной части разрушены. Противник в третий раз провел артподготовку, а затем бросил свежие силы. Наша пехота на плацдарме не могла уже сопротивляться. Длительное пребывание в противогазах сделало нетренированных людей небоеспособными. Большая часть наших артбатарей была подавлена и не могла поддержать пехоту своим огнем. А отвести войска через залитую водой долину было невозможно — поэтому наши потери были громадны.

Мы потеряли и плацдарм, и три пехотные дивизии. Не надо было иметь военного образования, чтобы понять, какое неверное решение было принято нашим командованием Солдаты возмущались. Для меня же лично эта трагедия на реке Стоход стала в последующие годы, когда мне самому пришлось принимать решения, великим уроком.

Раньше лишь самому тесному кругу было известно, что солдат Муравьев — член партии большевиков. Теперь он этого не скрывал. Мы часто обращались к нему, чтобы он разъяснил, кто такие большевики, почему они так называются. Я узнал от него впервые о Ленине и о других революционерах, живущих интересами рабочих и крестьян, интересами будущих поколений.

Сославшись на болезнь матери и тяжелое положение в семье, Муравьев отпросился у командира эскадрона в отпуск на неделю. На самом же деле ему надо было съездить в Петроград для ознакомления с обстановкой. Вернувшись, Муравьев рассказал, что в Петрограде творится что-то невообразимое, что там фактически две власти — Временное буржуазное правительство и власть рабочих и солдатских Советов, где все большее влияние приобретают ленинцы, что долго так быть не может, и наверное, буржуазия потерпит крах.

Не буду рассказывать о событиях этих месяцев, потому что мне пришлось бы повторить известное читателям из множества источников.

В начале октября, по неизвестным для солдат причинам, наша дивизия перекочевала в район города Нарва. Ходили разные слухи по поводу нашего прибытия в этот район: одни говорили, что мы прибыли для борьбы с «большевистской крамолой» в Петрограде, другие — для того чтобы прикрыть Петроград от возможного наступления немецкой армии из Эстонии.

В нашей дивизии начальство стало выборным: вместо полковника командиром полка был избран поручик, а командиром эскадрона вместо подполковника корнет. Еще летом меня избрали в полковой комитет, вероятно, из-за хорошей боевой и товарищеской репутации, потому что в смысле политической сознательности я вряд ли был выше среднего уровня, хотя, конечно, общественные интересы у меня уже пробудились.

Случилось так, что наша дивизия осталась в стороне от первых боев за власть Советов и от боев с германской армией, пытавшейся захватить революционный Петроград. Мы только по газетам, а больше по слухам знали о выступлении Корнилова и о других событиях.

После Октября наш полк передислоцировался в район станции Волосово и был расквартирован по близлежащим деревням. Мы знали, что с созданием Красной Армии старая армия будет демобилизована. Знали также, что кое-где солдаты, уставшие от войны и обеспокоенные тяжелым материальным положением своих семей, уходят домой, не ожидая демобилизации.

5 марта 1918 года нам было объявлено о расформировании полков нашей дивизии и о демобилизации личного состава. Только солдат, прошедший по дорогам войны с ее первого дня, может понять наше ликование. Живы! Едем домой!

Мой путь домой лежал через Гатчину, Петроград, Москву.

В мирное время в Петрограде я не бывал. Сейчас город был запущен. Улицы очищались от снега только так, чтобы можно было проехать, из окон торчали трубы печек-времянок. По вечерам город тонул во тьме. По утрам большие очереди стояли у булочных. Но чувствовалось, что город живет приподнятой жизнью и полон энергии.

Мне повезло: из Петрограда я выехал в Москву в классном вагоне. Правда, все стекла были выбиты, и холодный ветер гулял, как на улице, но никто и не думал сетовать на это: ведь многие ехали на крышах и на буферах.

Наконец после пяти лет отсутствия я снова дома. Встреча с родителями и родными была омрачена известием о гибели на фронте двух моих братьев. Родители сильно постарели. Огорчались, что не могут встретить меня «по-праздничному» кроме картошки, ничего нет. Я успокоил их, сказал, что привез свой солдатский гостинец, и достал из походного мешка семь фунтов свиного сала, четыре фунта хлеба и пять фунтов сахару — все, что досталось мне при дележке полкового склада. Преподнес все это матери. Потом вытряхнул подарки из Шуи — ситец для матери и сестер. Не досталось ничего лишь отцу и младшему брату — мужских вещей я не припас. Но брат сказал, что у него от меня подарок давно есть — он изрядно износил платье и обувь, которые я оставил, уходя на военную службу.