«Б» - значит безнаказанность - Сью Графтон

Было слышно, как где-то в глубине дома мистер Снайдер досадливо объясняет жене суть происходящего:

– Никто ничего не продает. Это женщина, которую прислала Тилли. Она говорит, что ищет миссис Болдт! Болдт!!! Вдова из квартиры, что над Тилли, она еще играла в карты с Марта и Леонардом.

Возникла пауза, затем до меня снова донесся сердитый голос мистера Снайдера:

– Нет! Тебе не надо никуда идти! Сиди здесь. Я сам разберусь.

Когда он вновь появился передо мной, лицо у него было багровое. У мистера Снайдера оказалась тщедушная впалая грудь, что было особенно заметно на фоне отличавшегося внушительными размерами живота. Ремень ему приходилось застегивать под животом, и он то и дело раздраженно поддергивал штаны, словно боялся потерять их. На нем были шлепанцы на босу ногу, из-под коротковатых брюк торчали бледные, начисто лишенные растительности лодыжки, похожие на вываренные в бульоне кости.

– Зажгите там свет, – сказал он. – Она страсть как любит экономить электроэнергию. Я даже днем хожу как слепой.

Я протянула руку к торшеру и дернула шнурок выключателя. С каким-то жужжанием загорелась единственная лампочка – ватт на сорок, не больше, – и толку от нее было мало. Я услышала доносившееся из коридора шарканье.

Толкая перед собой ходунок, появилась миссис Снайдер, маленькая дряхлая старушонка с подрагивающей нижней челюстью. Она не сводила глаз с пола, а переставляя ноги, производила ими чмокающий звук, словно ей приходилось отрывать ступни от липких, натертых лаком половиц. Наконец она остановилась, вцепившись дрожащими руками в перекладину ходунка.

Я встала, решив, что пора дать о себе знать, и спросила:

– Не хотите ли присесть?

Подслеповато щурясь, она скользнула взглядом по стенам, пытаясь обнаружить источник звука. У нее была крохотная головка, похожая на сморщенную тыкву, которую так давно сняли с бахчи, что она сопрела изнутри. Маленькие, домиком, глазки, выпирающий, словно свечной фитиль, нижний зуб. Она, казалось, была не совсем в себе.

– Что? – спросила она упавшим голосом, явно не рассчитывая услышать ответ, которым ее, по всей видимости, давно никто не удостаивал.

Снайдер нетерпеливо махнул мне рукой:

– Оставьте ее, с ней все в порядке. Да и врач советует ей больше двигаться.

Мне было неловко. Миссис Снайдер выглядела беспомощным и озадаченным ребенком, который уже научился вставать в кроватке, но еще не знает, как ему снова сесть.

Не обращая на нее внимания, мистер Снайдер сел на диван, широко расставив при этом ноги, пустое пространство между которыми занял его живот, похожий на набитую хозяйственную сумку и выглядевший таким же нелепым, как накладная манишка у клоуна. Он уперся руками в колени и подался вперед, давая понять, что весь внимание, словно я собиралась записать полную историю его жизни для цикла передач "Жизнь и судьба".

– Вот уж сорок лет, как мы живем в этом доме, – начал он. – Приобрели его аж в сорок третьем году за четыре тыщи долларов. Бьюсь об заклад – вы и не слышали о таких ценах. Сегодня это стоит никак не меньше ста пятнадцати тыщ. И это только участок, на котором мы сидим. Дом в счет не берем. Они там могут все здесь снести и построить чего пожелают. А эта – черт ее побери! – не может даже в отхожее место со своим ходунком заползти. Леонард, наш то есть сосед, почти уже продал свой дом за сто тридцать пять тыщ, он и бумаги все справил, а тут все возьми да и лопни. Это его доконало. Жаль его, ей-богу. Дом сгорел. Жену убили. Знаете, как теперь говорят... слишком многого хотел.

Слушая его разглагольствования, я подумала, что мне, пожалуй, здорово повезло. Я-то была готова даже немного приврать, чтобы выудить у него все, что ему известно и об Элейн Болдт, и об убийстве Марти Грайс. Но Оррис Снайдер избавил меня от необходимости идти на какие бы то ни было ухищрения. Он охотно давал показания, словно предвосхищая возможные вопросы. Тут до меня дошло, что он замолчал и выжидающе смотрит на меня.

– Так вы продали свой дом? – торопливо спросила я. – Я видела табличку...

– Точно, продали, – с гордостью в голосе отвечал он. – Когда нам здесь все соберут, мы можем переезжать в дом для престарелых. Нам там положено место. Мы у них в списке, и все такое. Она совсем плоха. То и дело забывает, где находится. Случись пожар – она и не заметит.

Я посмотрела на его жену. Она стояла, сжав негнущиеся колени, и, казалось, вот-вот рухнет замертво. Но Снайдер вроде бы совсем не замечал ее – с таким же успехом это могла быть вешалка.

Он продолжал, словно подстегиваемый вопросами, которые задавали ему из невидимого глазом зала:

– Так-то. Продал. На нее, бывает, находит, но дом записан на мое имя, я единоличный владелец. Купил всего за четыре тыщи, а? Выгодное дельце, верно?

– Да, неплохо, – машинально согласилась я и снова посмотрела на его жену. Ноги у нее дрожали.

– Почему бы тебе не лечь в постель, Мэй? – перехватив мой взгляд, гаркнул Снайдер и удрученно покачал головой. – Она плохо слышит. То слышит, то не слышит. Ей даже снимки уха делали. А все, что видит, – это живые тени. На прошлой неделе ножка этого ее ходунка застряла в двери чулана, так она сорок шесть минут не могла отцепиться. Старая карга.

– Хотите, помогу уложить ее в постель? – спросила я.

Снайдер поерзал, потом оперся рукой о диван и медленно поднялся. Приблизившись вплотную к жене, он прокричал ей на ухо:

– Мэй, иди полежи. Потом принесу тебе кусок пирога.

Она буравила непонимающим взглядом его шею, но я готова была поклясться, что она точно знала, чего от нее добиваются, и что на нее просто нашло.

– Зачем ты включил свет? – спросила она. – Ведь еще день.

– Эта лампочка обходится всего в пять центов, – сказал Снайдер.

– Что?

– Я говорю, на улице уже темно хоть глаз выколи, и тебе пора спать! – заорал он.

– Хорошо, – согласилась она. – В таком случае я пойду.

Она принялась старательно разворачивать ходунок – каждое движение давалось ей с трудом. Взгляд скользнул в мою сторону, и тут она, похоже, догадалась, что они не одни.

– Кто там?

– Одна женщина, – поспешно объяснил Снайдер. – Я рассказывал ей про то, как не повезло Леонарду.

– Ты сказал ей, что я слышала в ту ночь? Расскажи, как я не могла уснуть из-за стука. Вешал картины... бум, бум, бум. Я даже приняла таблетку, так у меня разболелась голова.

– Мэй, это было в другой день. Сколько тебе повторять? Этого не могло быть, потому что его не было дома, а кроме него стучать некому. Грабители не развешивают картины.

Он взглянул на меня и многозначительно повертел указательным пальцем у виска, давая понять, что у нее не все дома.

– Стучит и стучит, – бормотала она себе под нос, толкая перед собой ходунок, словно это была какая-нибудь вешалка для белья.