Пока я здесь - Лариса Андреевна Романовская

бахает, по асфальту летят веером осколки, какая-то дрянь у меня на лице, потом всё перекрывает гулкий вой – большой Дима не ревет, а именно что воет, а Мелочь визжит, а Димина мама обхватывает нас всех, а на моём плече всё ещё пальцы Димы…

И, кажется, Андрюшка уже куда-то делся, а Мелочь путает поводок. На асфальте осколки стекла и обломки ярко-зелёного самолётика, я не знаю, кто из нас его раздавил, но большой Дима плачет именно над ним. Отлепляется от меня, садится на корточки и пробует соединить корпус с обломками хвоста…

Я стою там же, где и стояла. Пробую соединить обломки слов. Тамбургасит. Тамбур. Гасит. Любые звуки.

Готово. Это понятно. Но вот что дальше делать с этим всем?

Я словила видение. Я предотвратила… Непонятно что… Опередила какую-то свиноту, которая шарахнула в нас… бутылкой из-под водки… Тьфу, гадость какая.

Я совершила подвиг. Я стою одна у чужого подъезда, на поводке лает и рвётся пёс, на асфальте у скамейки сидит умственно отсталый парень с обломками самолетика, а его мама, сидя рядом, на корточках, смотрит снизу вверх и говорит мне: «Огромное спасибо».

И я не знаю, что ответить, в голове очень пусто.

Я совершила что-то… От меня польза. Я не просто так.

А потом это перебивается другой мыслью. У меня было дежавю. Я его предотвратила. Значит, скоро будет Захолустье.

– Мелочь, домой!

– Девушка, спасибо вам огромное. Это эти, с десятого этажа, я участковому позвоню. Господи ты боже… Девушка. Спасибо… Я забыла, как вас зовут. Маму вашу знаю, она с собакой часто выходит, она мне говорила, вы после аварии…

– И-и-и! – в тон ей повторяет большой особенный Дима.

Всё, она отвлекалась, теперь можно уйти, не отвечать на вопрос, как меня зовут. Ну и кто я – Вика или Дым? И что сейчас было? Я могу предвидеть? Предотвращать? А зачем?

3

Я не обратила внимания: мама особенного Димы говорила, что знает мою маму и Мелочь. Я не запомнила, не смогла сообразить, что теперь моя мама узнает про историю с бутылкой, обязательно. И уж тем более не знала, как моя мама отреагирует на это всё.

А она выступила по полной программе. Как всегда – не вовремя. Я собиралась голову помыть, я уже третий день всё собиралась и никак, и тут, когда я уже прямо точно шла в ванную, мама меня перехватила. Мы столкнулись в коридоре, я наконец-то встала, а мама привела Мелочь с прогулки и ещё возилась в коридоре с поводком и каким-то пакетом…

– Вика, ты тетю Иру Щедровицкую знаешь?

– Не знаю вообще. И чего?

– Ну тётя Ира, она кошек кормит. У неё сын Дима, такой мальчик странненький.

– Умственно отсталый. Ты можешь вещи своими именами называть?

– Викуша, она сейчас тебе смородину передала, с сахаром, дачную.

– Замечательно… Я просто счастлива.

– Вика, а можно вот без этого? К тебе человек с добром, с благодарностью… Говорит, что ты им жизнь спасла.

– Чего?

– Ну я как-то так поняла… Вика, ну если тебе не нравится, как она об этом говорит, сама мне расскажи, что случилось…

– Ерунда случилась, не заморачивайся. Какой-то придурок кидался из окна бутылками, я увидела и оттащила её сына. Вот кто придурок, понимаешь, мам! Не Дима, а этот… Убивать таких мало!

– Господи ты боже. Вика!

– Нет, ну а что? Я даже не знаю, когда он больший псих. Если он в нас нарочно кинул или если не подумал башкой своей тупой, что люди внизу!

– Викуша… Испугалась, да? Девочка моя бедная…

А мама Толли называет меня «капелька». Но никогда не лезет обниматься и целовать со слезами, не тыкается глазами мне в шею, она ниже мамы…

– Не испугалась. Мне теперь вообще всё без разницы.

И я говорю это «теперь» так, чтобы было понятно, это я про аварию. И мама сразу гаснет. И молчит, не ругается за то, что я при ней ругаюсь.

– Смородины хочешь?

– Нет, она кислая. Сами ешьте.

– А чего хочешь, Викуш?

– Не знаю. Ничего. Чтобы вы от меня все отстали.

Я хочу хлопнуть дверью ванной. А вместо этого говорю неожиданное.

– Ты в магазин сегодня не ходи, мне ничего не надо. И в аптеку не ходи.

– У нас яйца кончились, Викуш, я думала папе блинчиков на ужин нажа…

Я больше не слышу.

Я вижу.

Перекресток возле супермаркета, автобусная остановка, синие мигалки «скорой», грязюка, толпа, свет прожектора. Машина… полмашины, задняя часть. Передняя въехала в опору светофора. И люди. В машине и на земле.

На этот раз мне дают картинку без звука, как на Экране. Без звука и без слов. И у меня самой тоже нет никаких слов. Я просто знаю фразу, которую должна произнести.

«У этой дуры права всего месяц, она на телефон отвлеклась».

Я так и говорю, не понимая собственных слов. Это не я говорю, это мной говорят. Сказала и забыла. Картинка сразу погасла.

Стою на пороге ванной, обнимаю маму. Держусь за маму. А мама держит банку с протёртой чёрной смородиной.

– Ты точно не пойдёшь? Ты точно? Ты обещаешь?!

Мама клянется. Я вцепилась и не отпускаю. Мне самой страшно от того, что я творю. Как будто мне надо отреветься за всю жизнь вперёд, за ту аварию и за всё, что будет. А мама не понимает, про что я сейчас говорю, думает, что я имею в виду только летнюю аварию. А я про ту, которая будет. Не со мной.

Будет обязательно. И я не могу ничего с этим сделать. Могу только сесть на пол, схватить маму за ногу и не отпускать. Наверное, умственно отсталый Дима тоже так себя ведёт.

Я похожа на умственно отсталого.

Я похожа на Тьму.

Это мгновенная мысль. Она как разряд тока. Перестаю орать и разжимаю мамины пальцы. Но успокоиться не могу. Страшно стыдно из-за этого всего. Истерика ради истерики, чтобы потом булькать от ярости, чтобы потом это всё сдать на Экран. Вот оно какое.

Ужасно.

Или нет?

Я же для Экрана Милосердия.

Но больше рыдать не получается. Я разрешаю себя умыть, я забиваю на мытьё головы, иду к себе, ложусь и закутываюсь, пью какую-то коричневую, горькую, кислую, вязкую… Забыла слово… Влагу? Жидкость! Кажется, отвар валерианы, тьфу! А лучше бы чай с протёртой смородиной…

Мама его потом принесёт, а сейчас она просто посидит рядом. Сидит в моей комнате, у неё новая вышивка, я забыла, что моя мама вышивает, она вроде давно бросила.

Мысли путаются. Может, уйду во сне к своим?

– Викуша? Я с Мелочью схожу? А то он чего-то просится.

– Пусть папа сходит.

– Он на работе надолго. Поздно придёт. Викуша, Мелочи сильно надо, я быстренько…

Я надеюсь уснуть, пока они гуляют. Но они правда быстренько. Мама возвращается и всхлипывает – сперва слышно на лестничной площадке, потом в коридоре…

– …три «скорых». И полиция! Двоих детей насмерть,