Пока я здесь - Лариса Андреевна Романовская

крема и вообще… Секунду назад я этого не помнила, а сейчас вот всплыло сразу – запах грима, и пыли, и горячих волос, это Машка Морошкина, младшая Ольгина сестра, нас завивает, а мы с Ольгой Морошкиной поём в расчёски – ту песню из французского мюзикла, которую лучше всех на свете поёт мой актёр… И я потом спрашивала у Ольги, оказалось, что она тоже любит его песни и…

– Викуша, ты сходи в театральную студию… Тебе понравится… Вика, ты когда улыбаешься, то такая хорошенькая…

Господи, опять мама…

– Ну зачем мне это? Отстань, а?

Я отнесу в Экран все свои хорошие воспоминания! Всё про спектакль и репетиции. Это яркие эмоции, Экрану понравится, он будет доволен!

Я иду домой и зеваю, зеваю… Глаза так слезятся, что кажется, будто у меня на куртке горит серебром и зеленью донорский значок. И в этом мире тоже! На мой праздник мама Толли испекла большой пирог с орехами и яблоками! Невыносимо вкусный. Жаль, что в реальном мире у меня аллергия на орехи. Жаль, что я вообще в этом реальном мире живу.

– Вика, ну что ты всё «отстань, отстань», я же живая, мне же обидно!

Сколько там ещё до дома? Я с ней рехнусь в этом реале! В этой жизни! С этой мамой!

2

Иногда я записываю то, что происходит со мной в Захолустье. Иногда просто вспоминаю, кручу в голове. И жду, всё время, каждую секунду, что снова позовут – маленькими видениями, дежавю. И меня зовут. Нерегулярно, без всякой логики. То я попадаю туда несколько дней подряд, то почти неделю живу своей скучной больной жизнью. Я никак не могу повлиять на это. Могу только гулять как можно больше и дольше, чтобы измотаться и заснуть побыстрее, может, во сне к своим попаду. Но сейчас уже ноябрь, и погода такая мерзотная, что Мелочь тащит меня из парка домой, сам, всеми четырьмя лапами.

А сегодня вообще… Мы вышли из подъезда, и он сразу упёрся, потащил меня под окнами к соседнему подъезду. Не иначе, какая-нибудь свинота выбросила из окна хлеб или огрызок… Если бы в нашем мире был Экран, я бы этим людям, которые кидают мусор в окно, показывала бы… Не знаю, есть ли что-то прекрасное, что на них сработает и их улучшит? Может, наоборот, им надо всякую дрянь показывать. Или вообще с Экрана по ним шарахать энергией. Окурок выкинул – получай разряд, пивную банку – два разряда…

– Девушка, он ест у вас! Бычок только что съел! Не видите?

У соседнего подъезда, к которому притащил меня Мелочь, на лавке сидят две женщины. Я их знаю, не по именам, конечно.

Одна кормит местных кошек у подвалов, иногда одна, иногда вместе со своим сыном Димой, он старше меня на год или два, он умственно отсталый. Иногда Дима тоже сидит на этой скамейке, вертит в пальцах верёвочку, на которую нацеплены бельевые прищепки, и всем говорит «я фефу», то есть «я вяжу». Он очень любит Мелочь, разговаривает с ним, шепеляво и как будто не на человеческом языке. На зверином. А Мелочь разрешает с собой играть и пробует ухватить верёвку с прищепками. Сегодня Димы нету. На его месте сидит бабушка Андрюшки-Андроида из моего подъезда. Андрюшка убежал на детскую площадку, кинул на скамейку рюкзак, сменку, папку – наверное, из музыкальной школы, на обложке ноты… Бабушка покрикивает:

– Андрюша, нам пора идти! Ты меня слышишь? Андрей! Девушка, у вас опять собака что-то схватила!

А, это она мне! И ну да, конечно, Мелочь решил, что дома его не кормят, совсем не кормят, чем только не кормят… Вцепился в кусок засохшего багета. Я наклоняюсь, чтобы выхватить, и вдруг перед глазами плывет картинка… Этот же самый асфальт, по нему веером осколки и какая-то лужа, не снег и не дождь, что-то неправильное, опасное. А сбоку что-то яркое, кислотно-зелёное и типа буквы Т. А ещё я заранее слышу слова, пронзительным голосом Андрюшкиной бабушки: «Там бургасит!..» Чего? Слова, потом будет звон, потом на асфальте вот эти пятна и снова картинка по кругу…

Выпрямляюсь, не понимаю. Но главное, что оно было, это видение. Значит, скоро будет Захолустье. Остальное неважно. Даже то, что Мелочь всё ещё хрупает багетом. Андрюшкина бабушка мне выговаривает, что собака может отравиться, что не надо зевать, когда с собакой…

Но мама особенного Димы ей что-то говорит тихо, наверное, про мою аварию. И бабушка Андрюшки сразу перестает ворчать, наоборот, предлагает мне присесть рядом с ними, подзывает Мелочь, говорит ему строго и важно: «Береги свою хозяйку, понял?»

Мелочь, конечно же, не отвечает. А я стою возле скамейки и пытаюсь вспомнить странные слова. «Там погасит?» Нет, не так. Другое, похожее и непонятное, абсолютно нелогичное… «Бургасит»… Не знаю, что это, на каком языке!

– Андрей! Собирайся! Пора нам. Музыка у него сейчас, предложила вот домой зайти пообедать, а он ни в какую. Хочу гулять, и всё… Вот упрямый, а! Сейчас с площадки не утащишь, потом за пианино не загонишь… Андрей! Последний раз говорю, иди сюда! А ведь способный ребенок, и на сольфеджио его хвалят, и…

– У наших соседей тоже пианино всё время! – Вдруг перебивает её мама особенного Димы. – У одних пианино, а у других скандалы каждый вечер, шум, живём как на вокзале…

Бургасит, бургасит, вроде есть город Бургас, не помню, где именно, не знаю, как ударение ставить, просто видела рекламу на двери турагентства в торговом центре. Да неважно. Надо идти домой, скорее. Но Мелочь опять застрял, намертво. Смотрит на ворону!

С детской площадки прибежал Андрюшка. И не один, а с большим особенным Димой, они вместе запускали игрушечный самолётик. Такие сейчас продаются во всех киосках. Самолётик – вот он, у Димы в руке. Большой, ярко-зелёный. Издали он и вправду похож на букву Т, только с перекладинкой.

Оп-па! Я стою столбом, а Мелочь прыгает между двумя мальчиками – обычным и особенным, пробует ухватить самолётик зубами. А со скамейки несётся голос Андрюшкиной бабушки:

– Вы имеете право потребовать, чтобы они установили железную дверь. У них угловая квартира? Или в тупичке?

– В тупичке, это у нас угловая.

– Ну вот, пусть ставят дополнительную дверь или тамбур! Только не решёткой, а сплошной. Тамбур гасит любые звуки! Раз они производят шум, то должны…

Я реагирую быстрее, чем соображаю. Дёргаю к себе поводок, Мелочь, кажется, визжит. И потом мгновенно дёргаю обоих, Андрюшку и Диму, на себя, как в боевом приёме, в единоборствах, не знаю в чём… Андрей выкручивается, Дима сам меня сдавливает, у него очень крепкие руки. Димина мама ахает и подскакивает, Андрюшкина бабушка верещит и…

И тут всё