Советская военная разведка в Китае и хроника «китайской смуты» (1922-1929) - Михаил Алексеев

В уже цитируемом обзоре, посвященном деятельности «Треста», датированном 15 сентября 1931 г, сотрудник Особого отдела ОГПУ Стырне указывал, что иностранным разведкам направлялись следующие материалы:

«1) агентурные донесения по заданиям иноразведок;

2) донесения, составляемые по собственной инициативе источника;

подлинные приказы или копии с них, поскольку таковые уже имелись у противников, или подлинные документы, передача которых вызывалась «тактическими» соображениями;

«подлинные», но переработанные приказы, документы или копии с них;

совершенно ложные приказы и другие равноценные документы;

официальные, неофициальные и секретные (устаревшие или потерявшие актуальное значение) военные издания;

инспирированные статьи и хроникерские заметки в печати».

Получение представителями белой эмиграции и иностранных генеральных штабов документов за подлинными подписями должностных лиц РККА, бесспорно, убеждало их в том, что они имеют дело с солидной антисоветской организацией, в состав которой входят видные военные руководители.

В конце 1923 г. – начале 1924 г., когда выяснилось, что органы ОГПУ «переиграли» с именем Тухачевского, было дано указание (кем – не установлено) о «выводе» Тухачевского из разработки операции «Трест». По этому поводу Стырне писал: «…Так как было признано неудобным «числить» Тухачевского в составе «Треста» и было поручено распоряжение прекратить игру с его фамилией, – пришлось для заграницы вывести его из состава «Треста».

В этой связи из Москвы сообщали, «…что руководитель «Треста» Заянчковский (А. М. Зайончковский. – Авт.) (который в то время еще и не знал о том, что он состоит в какой-то к.-р. организации), вопреки постановлению политического совета не допускает к практической деятельности Тухачевского и что на этой почве возник серьезный конфликт между Заянчковским и другими руководителями «Треста», дело якобы дошло до того, что крупнейшие руководители «Треста» вынуждены уйти в отставку и ждут замены». «Этот манёвр, – по мнению руководителей ОГПУ, – давал некоторую передышку, т. к. в роли ушедших, но еще не сдавших должности трестовские деятели могли некоторое время не проявлять особой деятельности. Работа организации якобы временно заглохла».

Кроме того, происшедший якобы конфликт должен был поднять авторитет Зайончковского в глазах Парижа, «…ибо там его считали недостаточно авторитетным, недостаточно сильным для руководства монархической организацией».

В результате этого «конфликта», судя по письмам из Москвы и разговорам с «племянниками», Марией Захарченко-Шульц и ее мужем Георгием Радковичем, представителей Кутепова, преданных ему и нелегально проживавших в то время в СССР и поддерживавших контакты с «Трестом», Зайончковский должен был остаться победителем. Он «…выигрывал в смысле и своего авторитета, и проявленной твердости и силы воли».

Написав по этому поводу с десяток писем и продержав «племянников» несколько недель в состоянии волнения за судьбы организации, было решено сообщить, что «конфликт» улажен и Тухачевского оставили в покое. Париж разразился рядом писем, в которых излагал свое удовольствие по поводу ликвидации всех недоразумений. «Племянники» тоже были довольны и тоже подробно писали за границу все те перипетии внутри-трестовской «склоки».

Однако, как это следовало из архивных материалов, органы ОГПУ при «выводе» Тухачевского из МОЦР не преследовали цели рассеять сложившееся за границей по их вине ложное представление о нем как о человеке, враждебно настроенном к советской власти.

Вместо того чтобы сообщить за границу, что Тухачевский отказался проводить какую-либо антисоветскую деятельность и порвал связь с МОЦР, органы ОГПУ представили дело так, как будто Тухачевский готов был и дальше проводить «практическую деятельность» в нелегальной антиправительственной организации, но его не допускает к такой «деятельности» руководитель «Монархического объединения Центральной России» – Зайончковский. Более того, ОГПУ сообщало за границу, что ряд руководящих работников МОЦР, солидаризируясь с Тухачевским, ушли из этой организации. Таким образом, «исход» Тухачевского и его сторонников из МОЦР подавался органами ОГПУ так, что все эти лица готовы продолжать антисоветскую деятельность, но вне вышеозначенной организации. Между тем органы ОГПУ и дальше продолжали компрометацию Тухачевского, создавая за рубежом еще большую уверенность о его враждебном отношении к советской власти.

Компрометирующие сведения о Тухачевском и других советских военных деятелях не оставались достоянием лишь белогвардейских организаций. Эти сведения или от белоэмигрантов, или напрямую попадали иностранным разведкам разных стран, раздувались, искажались и интерпретировались в выгодном для разведок и соответствовавших генеральных штабов свете. Запущенная ОГПУ легенда о Тухачевском как о видном военачальнике с антисоветскими настроениями, пройдя фильтры иностранных разведок, приобретала характер «секретных сведений», которые подхватывались советской агентурой за границей и возвращались в адрес авторов этой легенды в виде агентурных данных.

Несмотря на то что Тухачевский был «отстранен» от участия в «деятельности» МОЦР, им усиленно продолжало интересоваться руководство белоэмигрантских организаций.

Свидетельством тому являлось донесение агента ОГПУ Власова, выезжавшего в октябре 1926 г. в Париж для встречи с Кутеповым и другими представителями из белоэмигрантского руководства. «В отношении Красной армии Кутепов интерес проявлял только в области настроений – преимущественно у командного состава и взаимоотношений военнослужащих в служебное и неслужебное время; отчасти также интересовался бытом армии.

Из отдельных лиц интересовался т. Ворошиловым, Тухачевским и крупными военспецами из числа бывших полковников, генералов. Особенный интерес проявлял почему-то к Тухачевскому, спрашивал, не может ли быть он привлечен в ряды сторонников национального движения».

К 1927 г. работники ОГПУ, занимавшиеся разработкой операции «Трест», пришли к убеждению о необходимости ее свертывания. По их мнению, широкие связи, установленные участниками игры, все больше и больше вели к расшифровке операции. Предложение о завершении операции «Трест» было поддержано руководством ОГПУ. В связи с этим началась подготовка к «ликвидации» МОЦР.

Однако события развернулись по-другому. В апреле 1927 г. один из активных действующих лиц МОЦР, «заместитель Якушева по финансовым делам», сотрудник ОГПУ Опперпут (бывший русский офицер, проходивший под фамилией Стауниц) вместе с представительницей генерала Кутепова Марией Захарченко бежали за границу, где Опперпут сообщил, что «Монархическое объединение Центральной России» является специально созданной органами госбезопасности организацией.

В агентурном деле «Трест» имеется переведенный с польского языка документ, озаглавленный «Оценка доклада начальника Штаба Красной армии за время с 9.XII.25 г. – 19.III.27 г. на имя председателя Реввоенсовета». Из содержания этого документа следовало, что польская разведка получила доклад начальника Штаба РККА Тухачевского от «монархической организации». «Доклад, как это видно из архивных материалов, содержал ряд дезинформационных сведений. Однако с точки зрения военных данных он раскрывал важные вопросы, касающиеся мобилизационной и боевой готовности РККА, железнодорожного транспорта и т. п.». Польская разведка отметила, что «…в отношении формы подлинность документа не вызывает сомнения».