Неизвестный Юлиан Семёнов. Возвращение к Штирлицу - Юлиан Семенов

там обязательно скажут, что я ЧСВН – член семьи врага народа. И – всё. Вор».

Я слышал свистки совсем рядом. Оглянулся и увидел возле ворот, через которые вбежал, кучу угля, а рядом маленькое оконце. Я даже не стал думать, куда оно ведет. Я ринулся к этому оконцу, открыл его и прыгнул вниз. Я упал на кучу угля, больно ударился локтем, вскочил, огляделся и кинулся за большой клепаный котел. Там я лег на трубы, обшитые колючей паклей, и натянул на себя какую-то вонючую клеенку со следами масляной краски.

– Он здесь! – услышал я голос сверху, возле оконца, через которое сиганул сюда. – Куда ему, гаду, больше деться?

– Высоко, не спрыгнешь, – сказала женщина.

– Они на все идут, проходимы проклятые, – сказал один из парней в плоских кепках, – паразиты на народной крови.

– Надо к дворнику пойти за ключом, – предложил кто-то.

– Ключ у истопника.

– А где истопник?

– Водку жрет, где ж еще. Они зарабатывают хорошо…

– Откуда знаешь?

– Знаю.

– Болтает языком, благо бесплатно, дурак моченый.

– Повыражайся еще, повыражайся! Сдам в милицию, будешь знать.

– А где жулик-то?

– Какой жулик?

– Которого ловим.

– Петь, пошли, я пивка достал и закуски…

– А сам-то жулик какой?

– А-а-акуратный такой старичок, только без глазу.

– Он протезный, чего зазря говоришь. В нашем парадном живет, Сидоров Санька.

Они еще долго говорили наверху. А потом ушли, потому что началась торговля. Я пролежал в котельной до ночи, ожидая, когда они все-таки придут за мной. Я слышал, как во двор пришли ребята и стали играть в салочки, как ругались две женщины – видимо, прямо из окна в окно, кто-то разбил бутылку, потом где-то завели музыку, в другом окне затянули песню – пьяными, истощенными и добрыми голосами.

Я ждал весь день. Но за мной не пришли. Когда стало темно, я сбросил клеенку и пошел по лестнице вверх, к двери, ведущей на улицу. Я ударил ее плечом и чуть было не вывалился на прохожих. Дверь не была заперта. Если бы утром хоть один из преследователей легонько потянул ее на себя – дверь бы отворилась.

Первая повесть

Над городом повисла жара. Серо-синие небо дышало зноем. Раскаленный асфальт перрона жег ступни через тонкую кожу тапочек, и поэтому Алексей переступал с ноги на ногу, как журавль. Мать, торопясь, продолжала поучать:

– И далеко не заплывай, а то дельфины защекочут. Фрукты если где купишь – помой обязательно.

– Ладно, ладно, мам. Ты не забудь на Шиллера-то подписаться.

– Помню. А еще…

Прозвонил третий звонок, и Алексей вспрыгнул на подножку. Он долго махал матери рукой, а она все шла и шла следом за поездом. Потом паровоз начал набирать скорость, стараясь поскорее увезти людей из раскаленного города в холодок рощ и перелесков.

В вагоне все быстро перезнакомились, и после неразберихи, которая всегда сопутствует первым часам в поезде дальнего следования, пассажиры разбились на группы. За стенкой пели, кто-то гремел костяшками домино и рокочущим басом доказывал:

– Я плюю на аллопатов! Они меня в течение года сумеречным психом делали. Кусаться начал!

Вдруг за перегородкой что-то упало, и Алексей, улыбнувшись, подумал, что это начал кусаться человек, измученный аллопатами. Рядом с Алексеем сидела молодая женщина, коротко, совсем под мальчика подстриженная, и пожилой мужчина, неизвестно когда и где успевший переодеться в полосатую, цитрусового цвета, пижаму. Перед тем как углубиться в чтение большущей пачки журналов, он ехидно заметил, обращаясь к настольной лампе:

– Впервые вижу женщину, которая возит с собой меньше десяти чемоданов.

– Я остальные восемь в багаж сдала, – засмеялась женщина и подтолкнула Алексея локтем.

Алексей смутился. Мужчина закашлялся и сдвинул очки на нос.

Отбивая чечетку, вздрагивая и громыхая на стыках, поезд несся к морю. Солнце пряталось за острые верхушки деревьев, и яркие лучи насквозь просвечивали вагон, делая особенно заметными высохшие следы вчерашнего дождя на стеклах.

Перед ужином, рассматривая огурец, купленный на станции, Алексей долго размышлял, стоит ли его мыть, но в конце концов решил, что бояться дизентерии – просто мнительность.

Один был мнительный поэт,

Хотел прожить он до ста лет,

Он ел на ужин винегрет,

А утром избегал котлет!

Вот, значит, был какой поэт…

«Извольте, экспромт!» – и где-то проскользнула мысль: «Черт, а здорово выходит. Сразу… Наверно, профессиональное».

Когда в вагоне включили свет, стало немного одиноко и грустно – первый раз уехал из дома, как там старики? Алексей заснул под быстрый разговор колес… Ночью снились кошмары: поезда остановились и, смешно кивая друг другу трубами, разговаривали о нехорошем.

Проснулся Алексей рано, когда рассвет еще только занимался. За окном все казалось серым и зловещим… Знобило. Алексей укрылся тоненьким одеялом с головой и начал считать до ста, пытаясь снова уснуть. «Черт, хоть термометр покупай! – подумал Алексей, слезая со своей полки. – Неужели простудился?» Знобило все сильнее и сильнее…

Проснувшаяся соседка взглянула на Алексея и всплеснула руками:

– Боже мой, что с вами?

Алексей только поморщился и махнул рукой.

– Да что хоть болит?

Алексей показал рукой на живот.

– Подождите, сейчас я вам дам желудочное что-нибудь.

В это время резкая боль свела все внутри, и, побледнев, Алексей выбежал из купе. Когда он вернулся, еще более ослабевший, с трясущимися коленками, весь вагон уже знал о случившемся и каждый наперебой предлагал свое средство.

– Только гомеопатия! – рокотал бас и предлагал Алексею какие-то крошечные шарики: – Гарантирую выздоровление в час.

Алексей с трудом забрался на верхнюю полку, лег головой к окну и забылся. Очнулся он весь в липком поту. В голове шумело, он свесился вниз и тихо попросил:

– Пожалуйста, запишите адрес… На случай смерти…

Женщина засмеялась.

– Да будет вам! Тоже мне, герой…

Но Алексей живо представил свою смерть, вздохнул и… потерял сознание…

На станции Славинской к десятому вагону подбежали три человека в белых халатах, с носилками, через несколько минут они вылезли на перрон и понесли Алексея в вокзальный медпункт.

Высоко под потолком горела лампочка. Вокруг нее, смешно ударяясь крылышками о тонкое стекло, вились ночные бабочки. За окном теплый воздух играл с кустом сирени.

Алексей открыл глаза. Ночь. Где-то тикают часы. Вздыхает старик, что лежит у окна. «Значит, жив…»

Проснулся он днем, когда старенькая медсестра разносила градусники. В теле чувствовалась слабость и вместе с тем радость начавшегося выздоровления. Приподнявшись на локтях, Алексей огляделся. Кроме него в палате лежали еще два человека. Старик, сидевший на кровати у окна, подмигнул:

– Ну что, очухался, сынок?

– Вроде да.

– Ну и слава богу.

Старик вылез из-под одеяла, подтянув сползавшие