Война и мир. Том 3-4 - Лев Толстой

«Ну, теперь он уедет», — всякую минуту думал Петя, стояперед костром и слушая его разговор.

Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо сталрасспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколькопленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долоховсказал:

— La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi.Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой этитрупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь. ] — и громко засмеялся таким страннымсмехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступилна шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французскийофицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся ипрошептал что-то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.

«Подадут или нет лошадей?» — думал Петя, невольноприближаясь к Долохову.

Лошадей подали.

— Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа. ] — сказалДолохов.

Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не могдоговорить слова. Офицеры что-то шепотом говорили между собою. Долохов долгосадился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехалподле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут заними французы.

Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль подеревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.

— Слышишь? — сказал он.

Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темныефигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехаличасового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали влощину, где дожидались казаки.

— Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первомувыстрелу, — сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.

— Нет! — вскрикнул он, — вы такой герой. Ах, как хорошо! Какотлично! Как я вас люблю.

— Хорошо, хорошо, — сказал Долохов, но Петя не отпускал его,и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотелпоцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся втемноте.

Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисовв волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.

— Слава богу! — крикнул он. — Ну, слава богу! — повторял он,слушая восторженный рассказ Пети. — И чег`т тебя возьми, из-за тебя не спал! —проговорил Денисов. — Ну, слава богу, тепег`ь ложись спать. Еще вздг`емнем доутг`а.

— Да… Нет, — сказал Петя. — Мне еще не хочется спать. Да я исебя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать передсражением.

Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминаяподробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом,заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.

На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли ещепадали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашейи связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стоялилошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали:кое-где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жеваниялошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.

Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам.Под фурами храпел кто-то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. Втемноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она быламалороссийская лошадь, и подошел к ней.

— Ну, Карабах, завтра послужим, — сказал он, нюхая ее ноздрии целуя ее.

— Что, барин, не спите? — сказал казак, сидевший под фурой.

— Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас толькоприехал. Мы ездили к французам. — И Петя подробно рассказал казаку не толькосвою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковатьсвоей жизнью, чем делать наобум Лазаря.

— Что же, соснули бы, — сказал казак.

— Нет, я привык, — отвечал Петя. — А что, у вас кремни впистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.

Казак высунулся из-под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.

— Оттого, что я привык все делать аккуратно, — сказал Петя.— Иные так, кое-как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.

— Это точно, — сказал казак.

— Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю;затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно этосделать?

— Отчего ж, можно.

Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхалвоинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак подфурой точил саблю.

— А что же, спят молодцы? — сказал Петя.

— Кто спит, а кто так вот.

— Ну, а мальчик что?

— Весенний-то? Он там, в сенцах, завалился. Со страхуспится. Уж рад-то был.

Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. Втемноте послышались шаги и показалась черная фигура.

— Что точишь? — спросил человек, подходя к фуре.

— А вот барину наточить саблю.

— Хорошее дело, — сказал человек, который показался Петегусаром. — У вас, что ли, чашка осталась?

— А вон у колеса.

Гусар взял чашку.

— Небось скоро свет, — проговорил он, зевая, и прошелкуда-то.