Плач к Небесам - Энн Райс

— Но вы забыли еще об одном, отец, — сказал он, иего голос был таким спокойным и холодным, будто он просто беседовал сприятелем. — Вы рассказали мне о жене, которая вас разочаровала, о правительстве,которое высасывает из вас все соки и подавляет вас, о соперниках, которые васпреследуют, о моей двоюродной сестре, которая вас все время обвиняет, вырассказали мне о многом из того, что мучает вас и делает ваше существованиесплошным страданием. Но до сих пор вы ничего не рассказали мне о вашихсыновьях!

— Моих сыновьях... — Карло прищурился.

— Ваших сыновьях, — прошептал Тонио. — О юныхТрески, моих братьях. Они-то чем виноваты, отец? Они ведь еще сущие младенцы!Так чем же они терзают вас, в чем их несправедливость по отношению к вам? Онипробуждают вас по ночам своим плачем? Крадут у вас столь заслуженное время сна?

Карло издал какой-то неопределенный звук.

— Ну же, отец! — мягко, сквозь зубы, произнесТонио. — Ведь наверняка, если все остальное — лишь обязательства итяжелая, нудная работа, наверняка они стоят того, отец, раз четыре года назадвы так резко сломали течение моей жизни!

Карло смотрел перед собой. Неуверенно покачал головой, потомподтянулся, приподнял плечи, вдавил ступни в пол.

— Мои сыновья... — сказал он, — моисыновья... Да мои сыновья вырастут, отыщут тебя и убьют за это! — закричалон.

— Нет, отец. — Тонио повернулся и небрежным жестомкинул кочергу в огонь. — Ваши сыновья никогда не узнают, что с вамислучилось, — прошептал он. — Если вы здесь умрете.

— Это гнусная ложь! Они вырастут, желая твоей смерти,они будут жить ради того дня, когда...

— Нет, отец. Их воспитают Лизани, и они никогда и почтиничего не узнают ни об одном из нас, ни о нашей старой распре.

— Ложь, ложь, мои люди никогда не оставят...

— Да ваши люди сбегут из этого города, как крысы, кактолько узнают, что не смогли защитить вас.

— Государственные инквизиторы разыщут тебя и...

— Если бы они знали, что я здесь, они бы уже меняарестовали, — спокойно ответил Тонио. — А множество людей видели, каквы покинули площадь в компании шлюхи.

Карло пытался испепелить его взглядом, не будучи в силахчто-либо сказать.

— Да никто не узнает, что с вами случилось,отец, — вздохнул Тонио, — если вы здесь умрете.

Повернувшись, он пересек комнату — для чего ему понадобилосьлишь несколько шагов — и открыл покрытый темным лаком армуар.

Словно окаменев, Карло наблюдал за тем, как легкими,изящными движениями Тонио вытащил из шкафа поношенный сюртук и надел его, потомприцепил на бок шпагу и накинул на плечи плащ, завязав его на шее. Глубокиескладки черной шерсти упали на пол.

Длинные пальцы накинули на голову капюшон, и в темномтреугольнике забелело лицо Тонио.

Карло рванулся. Его била судорога. Стиснув от усилия зубы,он всем своим весом попытался сдвинуть стул назад. Но стул не шевельнулся.

Фигура приближалась. Черный плащ развевался в том жежутковатом ритме, что и юбки тогда на площади. Тонио глянул на остатки ужина ивытащил из птицы нож с длинной костяной ручкой.

Глаза Карло, полные слез ярости, не моргали. Нет, все еще некончено. Нет, еще не конец. Если бы хоть на минуту он подумал, что это конец,он был начал кричать как безумный, ибо это не могло так кончиться, это не моглокончиться так же несправедливо, так же несправедливо! И в его сознании биласьлишь ненависть к Тонио, ненависть и ужасное сожаление, что он не убил егодавным-давно.

— Ты знаешь, что я всегда думал сделать в этотмомент, — прошептал Тонио, — когда он настанет?

Он держал нож перед Карло. Лезвие блестело от жира дичи иигры света.

Карло вжался в кресло.

— Я всегда думал, что отниму у тебя глаза, —прошептал Тонио, осторожно поднимая нож, — с тем чтобы ты, который любилтак, как я никогда не смогу любить, и который породил сыновей, которых яникогда не смогу породить, оказался бы так же отрезан от жизни, как оказалсяотрезан я, но при этом остался бы жив, как и я!

Слезы прорвались из глаз Карло и покатились по его щекам. Оншевелил губами, молча глядя на Тонио. А потом, собрав всю слюну, что мог,плюнул ему в лицо.

Глаза Тонио расширились.

Почти машинальным жестом он поднял край плаща и отер слюну.

— Очень храбро, да, отец? — прошептал он. — Втебе это есть! Правда? Много лет назад ты сказал мне, что эта храбрость присущаи мне. Помнишь? Но разве это храбрость, отец, заставляет тебя противиться мнетеперь, когда в моей власти твои жизнь и смерть? Разве в том заключаетсяхрабрость, отец, чтобы отказаться поклониться, отказаться согнуться даже радисыновей, даже ради Венеции, даже ради самой жизни?

Или же это что-то бесконечно более грубое, чем храбрость,более примитивное? Разве это не гордость и себялюбие сделали тебя не более чемрабом своей необузданной воли, так что любое противоборство ей вызывает в твоейдуше немедленную смертельную вражду, независимо от того, что поставлено на кон?

Подойдя ближе, он заговорил еще более страстно:

— Разве это не гордость, себялюбие и необузданноесвоеволие заставили тебя забрать мою мать из монастыря, бывшего ей приютом,разрушить ее жизнь и довести ее до безумия, в то время как у нее могло быть сдесяток прекрасных партий и она десять раз могла бы выйти замуж и быть здоровойи довольной? Она была любимицей «Пьета», ее пение стало легендой. Но тебезахотелось завладеть ею, и не важно, в качестве жены или нет!

И разве не себялюбие, гордость и своеволие заставили тебявыступить против собственного отца, угрожая ему пресечением рода,продолжавшегося тысячу лет до твоего рождения!

А что ты сделал, когда вернулся домой и увидел, чтонаказание за все эти преступления еще не снято с тебя? Из гордости, себялюбия исвоеволия ты попытался вернуть то, что считал своим, даже если это означалонасилие, предательство и ложь! «Уступи мне!» — говорил ты, а когда я не смогуступить тебе, ты приказал оскопить меня, изгнать за пределы родины и разлучитьсо всем, что я знал и любил. И ты понимал, что я предпочту никогда невозвращаться в Венецию, чем обвинить тебя, потому что меня меньше пугаетсобственное бесчестье, чем угроза исчезновения нашего рода. А теперь тыговоришь мне, что все то, за что ты унизил и искалечил меня, — лишьпреследования, тяжелые обязанности и сплошные неприятности!