Выше звезд и другие истории - Урсула К. Ле Гуин

еще хуже. Каф рвался и бился, стараясь сказать что-то, но слов не было, словно рот его набили камнями и глиной. После этого приступы стали слабее. Но и он сам ослаб. Восьмой приступ начался в 4:30. Пью и Мартин бились до половины шестого, стараясь удержать жизнь в теле, которое без сопротивления уплывало в царство смерти. Им это удалось, но Мартин сказал, что следующего приступа тот не переживет. Так бы оно и вышло, но Пью, прижавшись ртом к его рту, вдыхал воздух в его опавшие легкие, пока сам не потерял сознание.

Пью очнулся. Купол был матовым, в нем не горел свет. Пью прислушался и уловил дыхание двух спящих мужчин. Потом он заснул, и его разбудил только голод.

Солнце поднялось высоко над темными равнинами, и планета прекратила свой танец. Каф спал. Пью и Мартин пили крепкий чай и глядели на него с торжеством собственников.

Когда он проснулся, Мартин подошел к нему:

– Как себя чувствуешь, старик?

Ответа не было. Пью занял место Мартина и заглянул в карие тусклые глаза, которые глядели на него, но ничего не видели. Как и Мартин, он сразу отвернулся. Он подогрел пищевой концентрат и принес Кафу.

– Выпей.

Он заметил, как напряглись мышцы на шее Кафа.

– Дайте мне умереть, – сказал юноша.

– Ты не умрешь.

Каф сказал, четко выговаривая слова:

– Я на девять десятых мертв. У меня нет сил, чтобы жить дальше.

Это подействовало на Пью, но он решил сражаться.

– Нет, – сказал он тоном, не терпящим возражений. – Они мертвы. Другие. Твои братья и сестры. Ты – не они. Ты жив. Ты – Джон Чоу. Твоя жизнь в твоих собственных руках.

Юноша лежал неподвижно, глядя в темноту, которой не было.

Мартин и Пью с запасными роботами по очереди отправлялись на экспедиционном трейлере к Адской Пасти, чтобы спасти оборудование, уберечь его от зловещей атмосферы Либры, потому что ценность его выражалась в астрономических (буквально) цифрах. Дело двигалось медленно, но они не хотели оставлять Кафа одного. Тот, кто оставался в куполе, возился с бумагами, а Каф сидел или лежал, глядя в темноту, и молчал. Дни проходили в тишине.

Затрещало, заговорило радио:

– Корабль на связи. Через пять недель будем на Либре, Оуэн. Точнее, по моим расчетам, через тридцать четыре земных дня и девять часов. Как дела под куполом?

– Плохо, шеф. Исследовательская команда погибла в шахте. Все, кроме одного. Было землетрясение. Шесть дней назад.

Радио щелкнуло, и в него ворвались звуки космоса. Пауза – шестнадцать секунд. Корабль был на орбите вокруг второй планеты.

– Все, кроме одного, погибли? А вы с Мартином невредимы?

– Мы в порядке, шеф.

Тридцать две секунды молчания.

– «Пассерина» оставила нам еще одну исследовательскую команду. Я могу перевести их на объект Адская Пасть вместо квадранта семь. Разберемся, когда прилетим. В любом случае мы сменим тебя и Мартина. Держитесь. Что-нибудь еще?

– Больше ничего.

Тридцать две секунды…

– Тогда до свидания, Оуэн.

Каф слышал этот разговор, и позднее Пью сказал ему:

– Шеф может попросить тебя остаться со следующей исследовательской командой. Ты знаешь здешнюю обстановку.

Зная порядки в глубоком космосе, он хотел предупредить юношу. Каф не ответил. С тех пор как он сказал: «У меня нет сил, чтобы жить дальше», он не произнес ни слова.

– Оуэн, – сказал Мартин по внутренней связи, – он сломался. С ума сошел.

– Он неплохо выглядит для человека, который девять раз умер.

– Неплохо? Как выключенный андроид! У него не осталось никаких чувств, кроме ненависти. Загляни ему в глаза.

– Это не ненависть, Мартин. Послушай, в определенном смысле он был и вправду мертв. Я и представить не могу, что он чувствует. Он нас даже не видит. Ему слишком темно.

– В темноте, бывает, перерезают глотки. Он нас ненавидит, потому что мы не Алеф, не Йод и не Заин.

– Может быть. Но я думаю, что он одинок. Он нас не видит и не слышит. Это верно. Раньше ему и не требовалось никого видеть. Никогда до этого он не знал одиночества. Он разговаривал сам с собой, видел самого себя, жил с самим собой, жизнь его была полна девятью «я». Он не понимает, как можно жить самому по себе. Он должен научиться. Дай ему время.

Мартин покачал головой.

– Сломался, – сказал он. – И когда остаешься с ним один на один, запомни, что он может свернуть тебе шею одной рукой.

– Свернуть он может, – с улыбкой ответил Пью.

Они стояли перед куполом, программируя серворобота для починки сломанного тягача. Пью мог видеть оттуда Кафа под куполом, напоминавшего муху в янтаре.

– Передай мне вкладыш. Почему ты решил, что ему станет лучше?

– Он сильная личность, можешь в этом не сомневаться.

– Сильная личность? Обломок личности. Девять десятых ее мертвы. Он же сам сказал.

– Но он-то не мертв. Он живой человек по имени Джон Каф Чоу. Воспитание его было необычным, но в конце концов каждый мальчик расстается со своей семьей. Он тоже это сделает.

– Что-то непохоже.

– Подумай, Мартин. Для чего люди придумали клонирование? Для обновления земной расы. Мы ведь не лучшие ее представители. Погляди на меня. Мои интеллектуальные и физические данные вдвое хуже, чем у Джона Чоу. Но я был так нужен Земле в глубоком космосе, что, когда я изъявил желание работать здесь, мне вставили искусственное легкое и ликвидировали близорукость. А если бы на Земле был избыток здоровых молодых парней, неужели бы потребовались услуги близорукого валлийца с одним легким?

– Вот уж не знал, что у тебя искусственное легкое.

– Теперь будешь знать. Не жестяное легкое, а человеческое, часть чужого тела, выращенная искусственно, склонированная, точнее говоря. Так в медицине делают органы-заменители. С помощью клонирования, только частичного, а не полного. Теперь это мое собственное легкое. Но я хотел сказать о другом: сегодня слишком много таких, как я, и слишком мало таких, как Джон Чоу. Ученые пытаются поднять генетический уровень человечества. Поэтому мы знаем, что, если человек клонирован, это наверняка сильный и умный человек. Разве не логично?

Мартин хмыкнул. Серворобот загудел, разогреваясь.

Каф мало ел. Ему трудно было глотать пищу, он давился и отказывался от еды после нескольких глотков. Он потерял в весе восемь или десять килограммов. Но недели через три к нему начал возвращаться аппетит, и однажды он занялся разборкой имущества клона, переворошил спальные мешки, сумки, бумаги, которые Пью аккуратно сложил в конце прохода между ящиками. Он рассортировал все, сжег кипу бумаг и мелочей, собрал остатки в небольшой пакет и снова погрузился в молчание.