Унесенные ветром. Том 2 - Маргарет Митчелл

— Нет уж, благодарю вас, — сказал Ретт, словноотказываясь от протянутого ему куска хлеба. — Я в третий раз своим сердцемрисковать не хочу.

— Ретт, не надо так говорить. Ну, что мне вам сказать,чтобы вы поняли. Я ведь уже говорила, что мне очень жаль и что я…

— Дорогая моя, вы такое дитя… Вам кажется, что если высказали: «мне очень жаль», все ошибки и вся боль прошедших лет могут бытьперечеркнуты, стерты из памяти, что из старых ран уйдет весь яд… Возьмите мойплаток, Скарлетт. Сколько я вас знаю, никогда в тяжелые минуты жизни у вас небывает носового платка.

Она взяла у него платок, высморкалась и села. Былосовершенно ясно, что он не раскроет ей объятий. И становилось ясно, что все этиего разговоры о любви ни к чему не ведут. Это был рассказ о временах давнопрошедших, и смотрел он на все это как бы со стороны. Вот что было страшно. Онпоглядел на нее задумчиво, чуть ли не добрыми глазами.

— Сколько лет вам, дорогая моя? Вы никогда мне этого неговорили.

— Двадцать восемь, — глухо ответила она в платок.

— Это еще не так много. Можно даже сказать, совсем юныйвозраст для человека, который завоевал мир и потерял собственную душу, верно?Не смотрите на меня так испуганно. Я не имею в виду, что вы будете гореть вадском пламени за этот ваш роман с Эшли. Образно говоря. С тех пор как я васзнаю, вы ставили перед собой две цели: Эшли и деньги, чтобы иметь возможностьпослать к черту всех и вся. Ну что ж, вы теперь достаточно богаты и можете совсеми разговаривать достаточно резко, и вы получили Эшли, если он вам нужен. Новам и этого, видно, мало.

А Скарлетт было страшно, но не при мысли об адском пламени.Она думала: «Ведь Ретт — все для меня, а я его теряю. И если я потеряю его,ничто уже не будет иметь для меня значения! Нет, ни друзья, ни деньги.., ничто.Если бы он остался со мной, я бы даже готова была снова стать бедной. Я готовабыла бы снова мерзнуть и голодать. Не может же он… Ах, конечно, не может!» Онавытерла глаза и сказала в отчаянии:

— Ретт, если вы когда-то меня так любили, должно жечто-то остаться от этого чувства!

— От всего этого осталось только два чувства, но вамони особенно ненавистны — это жалость и какая-то странная доброта.

«Жалость! Доброта! О боже!» — теряя последнюю надежду,подумала она. Все что угодно, только не жалость и не доброта. Когда онаиспытывала к кому-нибудь подобные чувства, это всегда сопровождалосьпрезрением. Неужели он ее тоже презирает? Все что угодно, только не это! Дажециничная холодность дней войны, даже пьяное безумие, когда он в ту ночь нес еенаверх, так сжимая в объятиях, что ей было больно, даже эта его манера нарочнорастягивать слова, говоря колкости, которыми, как она сейчас поняла, онприкрывал горькую свою любовь, — что угодно, лишь бы не эта безликаядоброта, которая так отчетливо читалась на его лице.

— Значит.., значит, я все уничтожила.., и вы не любитеменя больше?

— Совершенно верно.

— Но, — упрямо продолжала она, словно ребенок,считающий, что достаточно высказать желание, чтобы оно осуществилось, — ноя же люблю вас!

— Это ваша беда.

Она быстро вскинула на него глаза, проверяя, нет ли в этихсловах издевки, но издевки не было. Он просто констатировал факт. Но она всеравно этому не верила — не могла поверить. Она смотрела на него, чутьприщурясь, в глазах ее горело упорство отчаяния, подбородок, совсем как уДжералда, вдруг резко выдвинулся, ломая мягкую линию щеки.

— Не глупите, Ретт! Ведь я же могу…

Он с наигранным ужасом поднял руку, и его черные бровипоползли вверх, придавая лицу знакомое насмешливое выражение.

— Не принимайте такого решительного вида, Скарлетт! Выменя пугаете. Я вижу, вы намерены перенести на меня ваши бурные чувства к Эшли.Я страшусь за свою свободу и душевный покой. Нет, Скарлетт, я не позволю вам преследоватьменя, как вы преследовали злосчастного Эшли. А кроме того, я уезжаю.

Губы ее задрожали, прежде чем она успела сжать зубы иостановить дрожь. Уезжает? Нет, что угодно, только не это! Да как она сможетжить без него? Ведь все ее покинули. Все, кто что-то значил в ее жизни, кромеРетта. Он не может уехать. Но как ей остановить его? Она бессильна, когда ончто-то вот так холодно решил и говорит так бесстрастно.

— Я уезжаю. Я собирался сказать вам об этом послевашего возвращения из Мариетты.

— Вы бросаете меня?

— Не делайте из себя трагическую фигуру брошенной жены,Скарлетт. Эта роль вам не к лицу. Насколько я понимаю, вы не хотите разводитьсяи даже жить отдельно? Ну, в таком случае я буду часто приезжать, чтобы недавать повода для сплетен.

— К черту сплетни! — пылко воскликнула она. —Вы мне нужны. Возьмите меня с собой!

— Нет, — сказал он тоном, не терпящим возражений.Ей казалось, что она сейчас разрыдается, безудержно, как ребенок. Она готовабыла броситься на пол, сыпать проклятьями, кричать, бить ногами. Но какие-тоостатки гордости и здравого смысла удержали ее. Она подумала: «Если я такповеду себя, он только посмеется или будет стоять и смотреть на меня. Я недолжна рыдать, я не должна просить. Я не должна делать ничего такого, что можетвызвать его презрение. Он должен меня уважать, даже.., даже если больше нелюбит меня».

Она подняла голову и постаралась спокойно спросить:

— Куда же вы едете?

В глазах его промелькнуло восхищение, и он ответил:

— Возможно, в Англию.., или в Париж. А возможно, вЧарльстон, чтобы наконец помириться с родными.

— Но вы же ненавидите их. Я часто слышала, как высмеялись над ними и…

Он пожал плечами.

— Я по-прежнему смеюсь. Но хватит мне бродить по миру,Скарлетт. Мне сорок пять лет, и в этом возрасте человек начинает ценить то, чтоон так легко отбрасывал в юности: свой клан, свою семью, свою честь ибезопасность, корни, уходящие глубоко… Ах, нет! Я вовсе не каюсь и не жалею отом, что делал. Я чертовски хорошо проводил время — так хорошо, что это началоприедаться. И сейчас мне захотелось чего-то другого. Нет, я не намерен ничего всебе менять, кроме своих пятен. Но мне хочется хотя бы внешне стать похожим налюдей, которых я знал, обрести эту унылую респектабельность —респектабельность, какой обладают другие люди, моя кошечка, а не я, —спокойное достоинство, исконное изящество былых времен. В те времена я простожил, не понимая их медленного очарования…

И снова Скарлетт очутилась в пронизанном ветром фруктовомсаду Тары — в глазах Ретта было то же выражение, как в тот день в глазах Эшли.Слова Эшли отчетливо звучали в ее ушах, словно только что говорил он, а неРетт. Что-то из этих слов всплыло в памяти, и она как попугай повторила их: