Цель номер один. План оккупации России - Михаил Антонов

Надо различать патриотизм подлинный, патриотизм государственников, и патриотизм ложный, казенный, западнический. Подлинный патриотизм исходит из понимания, что Россия – не европейская, то есть не атлантическая держава (а значит, обязанная деградировать и угасать), непонятным образом выходящая на Тихий океан, а тихоокеанская, то есть держава будущего (всего лишь имеющая несчастье граничить с атлантическим регионом). Соответственно надо строить и внешнюю политику, в том числе и отношения со странами Балтии. Надо уважать самих себя, тогда нас станут уважать и другие. А напрашиваться в друзья к тем, кто дружить с нами не желает, – и накладно, и постыдно. Будем же самими собой, форпостом Азии в Европе, а не базой Запада на Востоке.

Но пока наш народ расколот сверху донизу, ощущает несправедливость существующего общественного устройства и грубое попрание принципов равенства. И, к сожалению, в руководстве страны преобладают либералы, преимущественно питерцы.

Питер – это «окно в Европу», а по сути – отстойник «канализационных стоков» – ядовитых продуктов разложения умирающей культуры Запада. Кажется, на питерцах всегда стояло клеймо: «западник от рождения». Будь он полнейший либерал или либерал-государственник, питерец убежден: Россия – часть Европы, это страна, принадлежащая к европейской христианской цивилизации. Его не убеждают никакие уроки истории, свидетельствующие о том, что Запад (расширенная Европа) – это враг всего остального человечества и, прежде всего, России. Питерец может сталкиваться с фактами враждебности европейцев к России, с их требованиями передачи им российских ресурсов, с возведением нового «санитарного кордона» вдоль наших границ – от Баренцева моря до Черного и далее до Каспия. Он при этом сердится, порой огрызается. Но мысли о принципиальной несовместимости России и Европы принять не может. Тем более осознать: Россия – это АнтиЗапад, а Запад – это АнтиРоссия.

Питерцы сознательно или бессознательно проводят не вестернизацию России, а ее европеизацию. Можно в процессе модернизации страны усваивать зародившиеся на Западе достижения научно-технического прогресса (компьютеры, волоконно-оптическую связь и пр.) при сохранении национальной самобытности. А европеизация – это стремление насильственно вписать страну в систему западных ценностей (признаваемых за общечеловеческие) с подавлением чуждой им собственной национальной культуры.

Жители Санкт-Петербурга, конечно, возмутятся таким нигилистическим отношением к городу Петра, увидят в этом зачеркивание славных страниц российской истории. Но в этом проявляется еще и некое трагическое недоразумение.

Петербуржцы поголовно уверены, что они живут в городе Петра. А живут-то они не в городе Петра, а в городе Екатерины!

Город Петра (именовавшийся, кстати, не Санкт-Петербургом, а Санкт-Питербурхом) – это город-мастерская, город-экспо, город-наукоград. Его изначальный смысл – стать очагом освоения передовых технологий, из которого техническое просвещение начнет расходиться по всей Руси великой.

Но от этого города осталось, наверное, меньше, чем от императорского Рима в современной столице Италии. Петропавловская крепость, Адмиралтейство… – знатоки города дополнят куцый список.

А остальное классическое наследие бывшей столицы, котором так гордятся ее патриоты, – это позднейшие памятники, восходящие ко временам Екатерины II. Город Екатерины – это не петровская всероссийская мастерская, а русское Монте-Карло – утонченное великолепие, призванное услаждать глаз элиты на пути в Париж да редких заезжих иностранцев.

Как ни прискорбно, но даже Пушкин не смог разглядеть в своем любимом городе ничего больше «оград узора чугунного». И, пожалуй, только Александр Розенбаум в поэтическом прозрении написал удивительно точные слова про Петербург-Ленинград:

Пассаж про Кировский завод – это не дань советской пропаганде. Думается, если бы Петр Великий воскрес, он бы поспешил проинспектировать как раз Кировский завод и поинтересовался его состоянием, а не стал бы, разинув рот, слоняться по залам Эрмитажа. Вот почему, если бы питерцы лучше представляли подлинное предназначение своего города, они бы стали самыми ярыми сторонниками свертывания «рыночных реформ» и реиндустриализации страны. Как Петр дерзко вынес столицу на самую границу с тогдашним передовым миром, так и идеальные петербуржцы должны бы ратовать за перенос нынешней столицы на Тихий океан – пусть даже за счет своего статуса.

Увы, Петербург для современного истеблишмента – это не город-мастерская, а «культурная столица». Если буквально воспринять это название, то получится, что Россия в культурном смысле – это один большой Петербург, а в последнем русская культура сконцентрирована до столичной кондиции.

Но мы все знаем, что лэйбл «культурной столицы» – это лукавство. Не столица русской культуры имеется в виду, а культурный анклав на территории России. Петербург – это заповедник интеллигенции, во многом связанной еще со старорежимной, дореволюционной интеллигенцией (естественно, либеральной). Куда у большевиков (в силу их загруженности столичными делами) не так дотянулись руки.

Вот оно что, оказывается! Только если понять, что культурой называется та, старорежимная культура, тогда и можно понять, почему так носятся с «культурной столицей». Но можно ли считать ее культурой?

Может ли один «культурный человек» говорить другому такому же, увидев в окне строителя или дворника в нелепых рабочих одеждах: «Глянь, вон какое чучело!»? А ведь «видные деятели культуры», нигилистически не замечают, что большевизм явился определяющим течением в истории России XX века. Они готовы разглагольствовать о чем угодно «культурном», но категорически не желают отдать дань восхищения советскому строю, можно сказать, реанимировавшему русский народ, не чувствуют в себе потребности верой и правдой служить ему. Поэтому как раз они уподобляются таким псевдокультурным хамам!

Вот и получается, что Петербург предписано ценить как заповедник космополитической культуры. А с учетом размещения этого заповедника на территории России – еще и хамской, являющей собой уменьшенную модель идеологии «золотого миллиарда». Так что здесь не призыв затопить город водами Невы, чтобы, как говорил Гитлер, «навсегда скрыть его от глаз цивилизованного человечества», а пожелание петербуржцам пересмотреть взгляды на свою историю и понять, что развертывающийся курс на разрыв с Европой для нынешней России столь же актуален, сколь был актуальным и курс Петра на (насильственное) вхождение в нее.

Для нашей нынешней власти признать, что конфронтация между Западом и Востоком по большому счету непреодолима (что еще раз подтвердила политика властей прибалтийских стран, Польши, Украины и Грузии во время грузино-южноосетинского конфликта в августе 2008 года), – значит признать, что вся советско-российская внешняя политика с 1985 года была преступной. А ведь за это могут и призвать к ответу.

Правда, заблуждение о принадлежности России к европейской цивилизации разделяют с питерцами и москвичи, и провинциалы, включая лидеров патриотической оппозиции. Нет у нас политиков, которые понимали бы (и открыто об этом заявляли), что Россия – не Европа, а Анти-Европа. Сколько бы ни разглагольствовали отечественные властители умов об общности религии, культуры, традиций, они стараются обойти стороной один вопрос: о непреодолимой разнице в плане ценностей; русские всегда будут жить отрицанием частной жизни и частного права, а с этим путь в Европу заказан.