Государи Московские: Младший сын. Великий стол - Дмитрий Михайлович Балашов

Уже по сторонам запоказывались татарские и рязанские разъезды князя Константина. Конная московская сторожа перестреливалась с ними без особого толку.

Рать Константина встретили уже за Вожей, под самим Переяславлем-Рязанским. С вечера стали станом, обрылись, утром начали уряжать полки.

Рязанские бояре обещали захватить князя Константина во время бегства, но в бегство его обратить должны были московские воеводы.

Княжичи, под дождем и в грязи растерявшие молодой задор, жались к отцу. Перед боем они от волнения почти не спали (кроме Юрия, тот был как рыба в воде), и потому ни один не обиделся, когда Данил, уже в шишаке и броне, оборотясь с коня, приказал:

– Эй! Миныч, поберегай мальчишек! Сунутся без пути – пропадут! А ты, Юрко, вали к Протасию. Да смотри, ежели что – голову оторву!

Сказал – и больше не смотрел на детей, целиком занятый начинающимся боем.

Уже от криков ратей плотно густел воздух. Юрий поскакал, подпрыгивая на седле, вслед за двумя дружинниками на правое крыло, к воеводе Протасию. Московская пешая рать, чавкая лаптями, пошла вперед. Далеко слева рязанские пешцы, посверкивая оружием, неровными рядами переходили лощину. Им навстречу вынеслась на рысях волынская кованая дружина Родиона Нестеровича. Справа конный полк Протасия тоже медленно подвигался вперед, а перед ним, в видимом беспорядке, отходили, отстреливаясь, негустые кучки конных рязанцев.

Данил стоял чуть впереди воевод, озирая бой. За ним тяжело хлопало на ветру развернутое московское знамя. Запасная конная дружина стояла в шеломах и бронях с поднятыми копьями. Ратники, вытягивая шеи, вглядывались в поле боя. Кони настороженно поводили ушами, поматывали мордами, дергали повода, переминались, подымая то одно, то другое копыто. По небу шли серою чередою рваные рыхлые облака с ослепительными холодными пробелами, иногда приоткрывался кусок бледной осенней голубизны, по которому, точно дым, летели легкие лиловые клочья, и снова все заволакивалось серо-синею клубящейся пеленой.

Далеко впереди, на холме, тоже стояли, щетинясь копьями, тесные ряды конной рати и полоскался по ветру рязанский стяг. Там иногда что-то посверкивало. Верно, блестели харалужные брони князя Константина и его воевод, их корзна и дорогие попоны лошадей.

Вдруг из-за горы, справа, начала выливаться и пошла все быстрей и быстрей, густою лавой, растекаясь двумя рогами, в обхват полка Протасия, татарская конница. Московские пешцы, уже далеко ушедшие вперед, словно споткнулись, затоптались на месте. Данил, поворотясь (и княжичи увидели, как изменилось и стало гневным его лицо), протягивая шестопер, закричал что-то, и тотчас двинулся один из стоявших сзади конных полков и на рысях пошел вперед, в обгон пешцев. Данил, сдерживая коня, шагом двинулся вперед, и за ним поплыло княжеское знамя, и шагом, с глухим дробным топотом, удерживая поводьями храпящих коней, тронулся весь полк.

Там, впереди, татары уже сшиблись с Протасием. Пеший полк, вместо того чтобы идти вперед, совсем стал, а обходившая его только что посланная конная дружина еще не доскакала до места. В это время с горы, оттуда, где стояло знамя рязанского князя, стремительно излились плотные ряды конной рати и, расскакиваясь на ходу, наметом пошли на москвичей. Пешая рать дрогнула. Данил, ругнувшись, двинул второй полк, а сам, привстав на стременах, следил, что происходит впереди. Вдруг, оборотя гневное лицо к воеводе, он крикнул:

– Пожди тута!

И поскакал сам вперед, туда, где уже бежали встречу ему пешие ратники.

– Батюшка! – крикнул Александр, рванувшись следом, но дружинник грубо схватил под уздцы коня княжича, крикнув:

– Не балуй!

За отцом поскакало всего полтора десятка ратников, его «детские». С падающими сердцами следили сыновья, как отец далеко впереди подскакивает к первым бегущим, замахивается шестопером, что-то кричит, а его «детские», растянувшись по полю, с саблями наголо гонят назад бегущих.

– Повернет! Нет… Повернет! – шептал в забытьи Борис. Александр, бледный, смотрел, сжав зубы, слезы катились у него по лицу. Иван с тревогою смотрел на воеводу, что тоже безотрывно следил за князем. Но вот пешцы повернули и нестройною толпой побежали назад. Князь гнал их, размахивая шестопером и (не слышно отсюда) страшно матерясь, и уже, обскакав поворотивших мужиков, врезался в пешую рать, где: «Князь! Князь!» И уже, с поднявшимся ликующим криком, рать поворотила и пошла, быстрей пошла, еще быстрей и уже бегом, с ртами, разорванными в реве, опрокидывая рязанскую конную дружину, и уже те заворачивали коней, устремляясь в бег.

Юрий чудом не погиб под копытами татарской конницы. Он только что подскакал к полку, когда татары во главе с рязанскими воеводами начали появляться из-за холма и с визгом скатываться вниз, прямо на московский полк. Протасию, который в сплошном крике, ржании, гуле и топоте тысяч коней, срывая голос, поворачивал полк, развертывая его лицом к татарам, было не до Юрия. Пригнувшись – в воздухе над ним со зловещим пением прошли татарские стрелы, – княжич вытащил лук и стал стрелять, почти не целясь, в катящуюся все ближе и ближе лавину татарской конницы, быстро опоражнивая колчан. Конь плясал под ним, и вряд ли хоть одна из стрел Юрия достигла цели. Татары были уже совсем рядом, он уже различал оскаленные скуластые лица, и тогда, убрав лук, он вытащил было саблю и только тут, невольно оглянувшись, увидел, что остался один, далеко от полка. Юрий припустил к своим, за ним уже гнались, сматывая на руку арканы, двое татар, по платью и оружию признавших дорогого пленника. Юрий скакал, остро переживая страх и радость сечи, и, не доскакав до своих, снова повернул, усмотрев зарвавшегося татарина, и обнажил клинок, и кинулся, но чей-то конь, налетев на него грудью, выбил Юрия из седла, а дальше он плохо понял, что произошло. Вокруг оказались московские ратники, и знакомый старик дружинник, за шиворот подняв Юрия («Жив? Жив!»), кинул его в седло и поволок подальше от сечи. И Юрий, переживший и радость, и страх, и панический ужас смерти, сейчас плакал от стыда и унижения. Ратник держал за повод его коня, меж тем как перестроенный полк уж катился мимо и вокруг них, встречу татарам, и клинки, как редкие зыбкие колосья, колыхались над головами скачущих ратников.

Обтекающий клин татар был смят посланным на помочь полком, и Протасий густым тараном кольчужной конницы прошиб татарскую лаву насквозь. Легкие татарские всадники заворачивали коней, огрызаясь стрелами, уходили, а московский полк, озверев от победы, катился, почти не отставая, следом за ними, рубил и топтал непроворых, и уже докатывался до вершины холма.

Данил, видя, что пешцы пошли в дело и уже теснят врага, остановился и утер пот. Понял, что давеча струхнул маленько. Слева, рассыпаясь по склону, бежала